Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

Дети не выбирают своих родителей. Также они не могут понять, что родители могут быть попросту слишком подавленными, разгневанными или отстраненными, чтобы уделить им должное внимание, а также что поведение родителей не обязательно как-то связано с ними. Детям ничего не остается, кроме как подстраиваться, чтобы выжить в семье. В отличие от взрослых им больше не к кому обратиться за помощью – они находятся в полной зависимости от своих родителей. Они не могут снять себе жилье или переехать жить с кем-то другим: само их выживание зависит от родителей.

Дети чувствуют – даже если им никто об этом не говорил, – что если они расскажут кому-то про то, как их бьют или насилуют, то их ждет наказание. Вместо этого они тратят все свои силы на то, чтобы не думать о случившемся, а также не чувствовать оставшиеся в их теле ужас и панику. Так как им невыносимо принять то, через что они прошли, они не могут увидеть связь злости, ужаса и оцепенения с этими событиями. Они молчат, чтобы справиться со своими чувствами, диссоциируются с телом, закрываются, ведут себя послушно или демонстративно упрямо.

Кроме того, дети запрограммированы быть глубоко преданными опекающим их взрослым, даже если те жестоко с ними обращаются. Ужас усиливает потребность в привязанности, даже если источник утешения является одновременно и источником ужаса. Мне не доводилось встречать ребенка, которого истязали дома (и у которого были подтверждения этого в виде переломанных костей и ожогов на коже) и который, будь у него выбор, предпочел бы отправиться в детский дом, а не остаться в своей семье.

Разумеется, люди держатся за тех, кто с ними жестоко обращается, не только в детстве. Известны случаи, когда заложники вносили в полицию залог за своих захватчиков, выражали желание вступить с ними в брак или имели с ними половые отношения.

Жертвы домашнего насилия нередко прикрывают избивающих их мужей. Судьи частенько рассказывают о том, как унизительно они себя чувствуют, когда пытаются защитить жертв домашнего насилия, вынося судебный запрет на приближение, однако потом узнают, что многие из женщин тайно позволяют своим партнерам вернуться к ним.

Мэрилин понадобилось немало времени, чтобы заговорить о пережитом насилии: она не была готова поступиться верностью своей семье – глубоко в душе она по-прежнему чувствовала, что нуждается в их защите от собственных страхов. Ценой такой преданности стали невыносимое чувство одиночества, отчаяния, а также неизбежный гнев из-за своей беспомощности. Гнев, который некуда выплеснуть, человек в итоге направляет против себя самого, что проявляется в виде депрессии, ненависти к себе и саморазрушительном поведении.

Одна из моих пациенток сказала мне: «Это все равно что ненавидеть свой дом, свою кухню со всеми кастрюлями и сковородками, свою кровать, свои стулья, свой стол, свои ковры». Ничто не придает человеку чувства защищенности – и прежде всего его собственное тело.

Научиться доверять – крайне непростая задача. Другая моя пациентка, школьная учительница, которую до шести лет регулярно насиловал дедушка, прислала мне по электронной почте следующее письмо: «В пробке по дороге домой после нашего сеанса я размышляла о том, насколько опасно было мне вам открыться, а затем, когда свернула на трассу 124, то поняла, что нарушила правило не привязываться ни к кому – ни к вам, ни к своим ученикам».

На следующем сеансе она рассказала мне, что также была изнасилована в колледже преподавателем по лабораторным работам. Я спросил у нее, обратилась ли она за помощью и подала ли на него заявление. «Я не смогла заставить себя перейти через дорогу, чтобы попасть в клинику, – ответила она. – Я отчаянно нуждалась в помощи, однако, стоя там, я глубоко в душе была уверена, что меня это лишь еще больше ранит. Возможно, это было действительно так. Разумеется, мне пришлось скрыть случившееся от своих родителей – да и от всех остальных».

Когда я сказал ей, что меня беспокоит происходящее с ней, она написала мне еще одно электронное письмо: «Я пытаюсь напоминать себе, что ничем не заслужила подобного обращения. Не думаю, что на меня хоть раз кто-либо так посмотрел и сказал, что беспокоится обо мне, и для меня это осознание просто бесценно: я достойна того, чтобы обо мне беспокоился уважаемый мною человек, который понимает, насколько мне сейчас тяжело».