Тело в Немой реке

Литтлджон тоже стал называть погибшего Джеймсом, словно использование уменьшительного имени могло навредить Марте.

— Думаю, с тех пор, как умер Джек, врагов у небо не было. Не думаю, что Джек его ненавидел. Он воспользовался этой дракой, чтобы навсегда уйти к другой женщине.

— Вы не можете предположить, кто мог убить его?

— Нет. Все время думаю об этом.

Она растерянно провела рукой по лбу. Было очевидно, что тревоги, связанные с наводнением, смягчили для нее известие о смерти Лейна. Когда все успокоится…

— Когда вы его в последний раз видели?

— Как я уже говорила, в прошлую пятницу. Он собирался ехать в Бэзильден. Он ехал на машине и должен был вернуться вчера после обеда. Он собирался ехать всю ночь, чтобы успеть сюда, потому что услышал по радио о наводнении и хотел убедиться, что все в порядке, и узнать, будет ярмарка или нет. Но так и не появился.

— Тогда из дома он должен был уехать в воскресенье ночью.

— Да. Часто, если поездка затягивалась, он возвращался в понедельник вечером. В таком случае, если в понедельник была ярмарка, я приглядывала за павильоном.

Она была совсем непохожа на обычную любовницу убитого, допрашиваемую после преступления. Не притворялась, не пыталась выглядеть скорбящей или потрясенной, не колебалась в выборе слов. Глядя сухими глазами на Литтлджона, она отвечала на его вопросы, не требуя ни сочувствия, ни жалости.

— Как вы думаете, почему его вообще убили?

Она впервые вздрогнула. Вероятно, из-за слова «убили». Любила ли она этого мужчину или просто относилась к нему с уважением, в любом случае такой судьбы она ему не желала.

— Не знаю. Вероятно, это был шантаж.

— Почему?

— Я уверена, он не всю жизнь провел на ярмарках. У него семья на севере. Говоря его собственными словами, на голову выше его. Казалось, они его немного презирают. Я не могу понять, почему кто-то мог так относиться к Джеймсу. Но меня поразило то, что он не хотел, чтобы семья узнала, как он зарабатывает деньги. Он боялся, что это заставит их презирать его еще больше. Ярмарочная жизнь может быть достаточно низкой. Предположим, кто-то с севера узнал и пригрозил рассказать семье.

— Это равносильно убийству курицы, несущей золотые яйца.

— Я уверена, Джеймс не потерпел бы никакой попытки шантажа. Может, он впал в ту же ярость, что и тогда, когда Джек бил меня. Он мог напасть на шантажиста, как напал на Джека, а тот не потерял сознание, а защищался.

— Согласен. В этом что-то есть. У вас когда-нибудь складывалось впечатление, что он о чем-то беспокоится?

— Нет. Похоже, он наслаждался жизнью. Однажды он сказал мне, что очень счастлив быть свободным и со мной, по сравнению с его предыдущей жизнью. Должно быть, время от времени у него были проблемы. Иногда он рассказывал мне о семье. Дочери подрастали. За одной ухаживал врач, и он очень обрадовался, когда узнал об этом. За второй ухаживал букмекер, и это его расстроило, но не вызвало бессонных ночей. Он просто немного волновался и всегда говорил, что все обойдется.

— Полагаю, у него было плохое зрение.

— Да. Он носил сильные очки с юношеских лет.

— И солнечные очки поверх обычных?

— Да.

— Зимой и летом?

— Да.

— Может, чтобы замаскироваться?

— Вполне возможно. Он не хотел, чтобы кто-то его узнал. Не хотел, чтобы семья узнала, какую жизнь он ведет.

— Интересно, что думала семья о том, чем он занимается вне дома?

— Они думали, что он был коммивояжером. Он мне так сказал. Они полагали, что он работает в фирме «Оппенгеймер и компания», которая производит материалы для художников, рамы для картин и тому подобное в Манчестере. Он мне сказал, что это его алиби, и рассмеялся. Он всегда отправлял семье открытку из ближайшего крупного города, через который мы проезжали. Я всегда бросала их в почтовый ящик. Он всегда писал, что торговля идет хорошо, и что он любит их.

— Вы, конечно, знаете, что его фамилия была не Лейн, а Тисдейл.

— Да.

— Он вам когда-нибудь рассказывал, что привлекло его в ярмарках?

— Я уже говорила, у него был магазин в Бэзильдене. Он был художником, и однажды сказал мне, что когда женился, надеялся пробиться в искусстве или преподаванием, или продажей картин. Он получал призы за свои картины и решил, что может зарабатывать живописью. Но это закончилось провалом. Он открыл магазин и занялся торговлей: краски и тому подобное, плюс фотографии. И тогда он не преуспевал, а когда семья выросла, стал подумывать о чем-то другом. Но ему не везло. Однажды на ярмарке в Бэзильдене он увидел шоу, приносившее много денег. Как он сказал, оно его очаровало, потому что он заметил целое ведро медяков за прилавком. Это была прибыль.

— И он начал заниматься тем же?

— Да, но не возле дома. Жене он сказал, что фирма, у которой он покупал рамы, предложила ему разъездную работу. И до самой смерти делал вид, что зарабатывает этим, хотя деньги делал на ярмарках.

— Неужели целое ведро?