Телониус Белк

– Тубо! Стоять! Сидеть! – реву я и когда весь алкогольный отдел принимается смотреть на меня удивлёнными глазами, устраиваю бутылку в корзине поудобнее, как ни в чём не бывало, и направляюсь туда, куда хочу больше всего – к стойке, где можно рассовывать по бумажным пакетам превосходный, свежайший развесной мармелад.

Нет, я не спасовал перед кассиршей!

Глядя на её чёрную чёлку, закрывающую глаза, я вытаcкиваю недрогнувшей рукой бутылку Джек Дэниелса, накрыв её шляпой. Дождался, пока та хихикнет. А потом довесил всё остальными деликатесами из корзинки. В том числе и тремя пакетами рыбки-муйкку – развесной и вонючей, самый настоящий деликатес! Наконец, сверху я кладу мармелад тянущий не меньше чем килограммов на пять, а то и на восемь. Вот что нужно мне … а вовсе не какой-то Джек Дэниелс!

Кассирша с уважением смотрит на увесистый пакет мармелада, пристально вглядывается в него… хватает сверху один невесть как туда попаший череп из сальмиака и торжествующе шепчет «Бинго». Глядит на меня, но уже не сквозь чёлку, а откинув её со лба. Затем она съедает сальмиак. А потом улыбается. И после этого взвешивает пакет ещё раз. Наконец, быстро простукивает мне всё остальное через кассу несгибающимися пальцами – так, будто играет на клавесине. Рыбку-муйкку она брезгливо заворачивает в отдельный пакет и щелчком отшвыривает подальше – так, чтобы не запачкать чей-нибудь более благородный товар. Где-то там, вдалеке, рыбку-муйкку ловит и счастливо лопает радостный белк. Возражений со стороны кассы не доносится.

Я, так и не научившийся есть эту гадость из сальмиака, смотрю на такой цирк как заворожённый. Как она это делает? Ведь сальмиак же воняет кошачьей мочой! Лакрицу – ещё туда-сюда, можно есть. Особенно если в горсти попадается одна, а всё остальное – сладкое. Но сальмиак! Это же воистину натуральное рвотное. Но как кассирша догадалась, что сальмиаковый череп попал в мой пакет случайно? И почему она съела именно мой сальмиак?

Может, ещё не поздно подружиться с ней?

– Тёмыч! Мозги себе не компостируй, – напоминает вдруг Эрик Долфи в моей голове, и я понуро бреду в сторону выхода.

Разложив всё купленное на сумке-тряпочке так, чтобы Телониус Белк как следует полюбовался, я присел на камень. На первый взгляд Белк не особенно рад. Но, припёртый к стенке, он признался что всем доволен. Честно говоря, я и сам не могу сдержать радости. Сколько здесь всего. Просто пикник, просто заглядение. Но, к сожалению, для меня это отнюдь не пикник. Пища и саксофон – дела несовместимые. На мармелад я кидаю особенно грустный взгляд. Но пока не доиграю – забивать ротовую полость ничем нельзя, а особенно нельзя забивать сладким. И даже пить ничего нельзя, кроме обычной воды, которую я, кстати, купить так и не удосужился. И уж тем более никакой Кока-колы нельзя. Иначе всё залипнет к чёртовой бабушке так, что вместо выдувания нот получится пропускание фарша сквозь мясорубку..

К слову сказать, сегодня, в какой-то мере торжественный день. Впервые я играю не для себя, а для кого-то.

Конечно не «Арена-парк». Да и не Уппсала. Но Белк тщательно готовится слушать. Развесил уши и потихоньку ковыряет во рту зубочисткой.

Какое уж тут занятие, – думаю я, – не попасть бы впросак… Пожалуй, каркну как в тот раз, да и пожалуй хватит для этого Белка.

Пробую. Но такого эффекта, как в прошлый раз, и вовсе не получается.

То ли не научился тогда, то ли разучился после встречи с Телониусом Белком.

Это полный провал. Хуже чем играть для Горжетки. Тужусь… но ничего, ровным счётом ничего не выходит. Губы не раздвигаются в щель требуемой конфигурации. Не каркается, одним словом.

– Давай попробуем играть примерно так, как ты рыбу ешь, – подначивает меня Белк.

Он ничуть не озадачен тем, что я не умею играть. Как будто сам ожидал чего-то подобного.

– А откуда тебе знать, как я ем рыбу – смущённо удивляюсь я, приноравливая трость ближе к кончику мундшутка. Иногда такое ухищрение помогает. Иногда наоборот. Но чаще всего у меня это просто нервное, как у Мопси…

– Да не знаю я ничего – отмахивается от меня еловой палочкой Телониус Белк. – Так, ветром принесло… Но ты, всё же, рот пошире открывай и мундштук свой поглубже заглатывай.

Я тут же представляю себе огромную рыбу. И открываю рот, собираясь её съесть. Но когда уже подношу рыбу ко рту, то сразу забываю что дышать нужно не лёгкими, а чем-то другим. Все называют это диафрагмой, а я не люблю, чувствую, что в слове притаилось что-то неуклюжее. И напрягать её лишний раз не люблю. Кажется ,что уйдет какой-то полёт, который, впрочем во мне и не ночевал ни разу, а неуклюжесть вылезет. Дышу носом, ушами и всем, чем не попадя. Только бы не раздулся живот. А ведь именно им надо дышать – так, чтобы живот раздувался. Так говорят все, кто играет на саксфоне профессионально.

Белк опускает в рот рыбу и, не напрягаясь, выстреливает несъеденной костью.

Я нахмуриваюсь, отправляюсь за ней с мешком для мусора, но в радиусе её полёта ничего не нахожу. Рыбья кость словно испарилась в воздухе.

Глава седьмая

Наконец, в Тууликаалио декабрь пришёл.