Телониус Белк

Стокгольм для меня теперь давно уже, вроде как, и не дорогой, а самый, что ни на есть привычный, обыденный. Мне никогда не приходилось называть его дорогим. Часто бывает так, что я в Стокгольме живу неделями, а вот в Хельсинки лишь бываю проездом. Жаль, конечно. Но времена эпохальных чёрных джазовых концертов в Финляндии давно прошли. Хельсинки уже пару десятков лет перешла на образ жизни малолетнего поклонника Оззи Осборна, а местные джазисты окончательно подмяли под себя Стокгольм и Копенгаген, не вылезая оттуда годами – ну может быть разве что только в Нью-Йорк, да и то не всегда.

В тот магазин я больше ни разу не заходил. Однажды пробегая мимо, дернул дверь на себя, но как только прозвучал грустный ми-бемольный колокольчик, я сразу же передумал. Извинился и вышел обратно на улицу. Но при виде того, как продавец заваривает чай, я подумал что, может быть дяденька этот – тот самый, что продал мне в детстве хороший мундштук по рекомендации воображаемого друга. Возможно, и он бы меня узнал, если бы я смог преодолеть звук грустного колокольчика. Но я так и не смог. Как будто заново услышал про Тёмыча в уппсальском концерте Эрика Долфи. Испугался, что всё завертится как в тот раз, а закончится появлением огромной как подростковый мопед бронзово-рыжей северной белки.

Ничего страшного. Всё рано или поздно произойдёт и закрутится по-новой. В конце концов, магазины в Финляндии закрываются не так, как у нас, спустя неделю после открытия. Они здесь стоят по сто лет. Поэтому, вместе с товарами предлагают воспоминания. Иногда продавец вкладывает их в пакет вместе с тростями для мундштука, а иногда выставляет воспоминания на улице в больших коробках в качестве рекламы. И можно придти сюда через несколько лет и ещё раз вслушаться в колокольчик. Можно, впрочем, и не заходить. Просто взглянуть на плакат Майлса Дэвиса через окно, как сейчас и в одну секунду утомиться от нахлынувшего груза воспоминаний.

Звенит колокольчик, от грустного звука которого я вдавливаю голову в плечо и прищуриваюсь точно очкастый – откуда такая грусть в колокольчике? Потом поднимаю глаза. Вижу постер Майлса Дэвиса в полный рост. И, вопреки настроению, едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться – уж больно Мопся на Майлса Дэвиса похожа, – как две капли воды, вплоть до одним краем помятой кожаной шляпы.

Но взгляд Ботинка скользит по затянутому в кожу Майлсу, без какого-то ни было скептицизма. Он не видит там Мопси. При виде плаката, он вспоминает какую-тобарабанную дробь и выстукивает её на паспорте в нагрудном кармане. Из-за того, что Ботинок привык выстукивать между делом на чём угодно, выходит довольно громко. Так громко, что с виду настороженный продавец немедленно оборачивается, отставляет кофе в бело-синем как местный автобус стаканчике и с энтузиазмом настраивает кассовый аппарат. Ботинок переносит взгляд с плаката на продавца и продолжает выбивать пульс из своего кармана, не здороваясь. Сбивка наверняка крутая и чувствуется, что слегка фанковая. Сразу видно, что на пороге магазина появился серьёзный профессионал.

Глядя на встревоженного нашим появлением продавца, принимаю серьёзный вид и я тоже. Шутки закончились. Из заднего кармана моего вываливается бумажка. Я сощуриваюсь и пытаюсь прочитать что там написано. Но вместо рекомендаций по выбору мундштука теперь там какой-то знак – больше меньше или равно. Да, именно так. Но Белк говорил, что выбирать надо большее.

– И какой же мундштук будем пробовать? – спрашивает Ботинок.

Продавец, как и все финны лыс, полноват, татуирован и невероятно благожелателен. Правда, как и всем в этих широтах, ему требуется немного времени на разгон. Поэтому благожелательность его была с самого начала приправлена слабым оттенком ленивой, медлительной грации. Но теперь он готов к работе и вовсе не сердится, что не дали ему кофе допить. Настоящий профессионал. А отец, так просто гангстер на пенсии в своей шляпе «Федорино горе», а главное – с хорошим английским языком! Тоже профессионал. Широкого профиля.

Теперь оба этих серьёзных профессионала смотрят в упор на меня. Я понимаю, что пришла пора действовать.

Разворачивая бумажку, я ещё раз надеюсь увидеть уютное послание про морошковый кофе. Но вместо этого вижу знаки и несколько довольно странных картинок ещё. Долго смотрю на них, будто в текст вчитываюсь, и, наконец, понимаю, что хотел от меня Телониус Белк. Мундштук с максимально открытой пастью – вот что. Мундштук, сквозь который видно звёзды, как в телескоп.

Продавец кивает. Есть мундштук с большой пастью. Для альта у него есть всё. Он и сам на альте поигрывает после того как перестал оружием торговать. Влюблён в смертоносный металл и всё такое. А альт из саксофонов – самый смертоносный… Что уже подобрали себе достойный инструмент?

Наверное, Ботинку не очень хочется такое переводить – про смертоносное оружие и всё остальное. А может, боится, что придётся ещё один саксофон покупать. Что с ними потом мне делать – на балконе складировать?

Поэтому Ботинок делает кислую мину и говорит, что инструмент уже есть.