Телониус Белк

Единственное чего я ей не объясню никогда-никогда – так это к чему меня так сильно готовят? К какому нибудь важному конкурсу? – спрашивает она. Я пожимаю плечами. Лайне показывает, щёлкает невидимой бабочкой на рубашке, пристраивает воображаемую скрипку к плечу и заходится в экстазе, как посетитель футбольного матча. В общем, конкурс-преконкурс. Так что ли?

Нет.

Это не конкурс. Это всего-то навсего дурацкий экзамен за девятый класс, который я обязан сдать сумасшедшей Горжетке, решившей, что она спятивший музыкальный светофор. А – взбесившийся метроном и не уступлю ей ни разу. Нашла коса на камень. Метроном против светофора. Будет на что поглядеть.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как развернуться события по приезду домой. Я – та самая маленькая Бабя-Яга из немецкой детской книжки (а чем, интересно Лайне красит свои волосы?), которая весь год училась колдовать, делала хорошие дела, а на совете ведьм ей вдруг не разрешают веселиться, потому что, видите ли, все её хорошие дела – на самом деле плохие. Колдовать то Баба-Яга выучилась. И доказала всем при помощи небольшого прикола, устроив инквизиторский костёр для всех ведьм, и после этого осталась единственной ведьмой на свете. То же самое придётся сделать и мне. Мне нет места в мире, где существуют такие ведьмы, как наша Горжетка.

Правда, с недавних пор, я вовсе не собираюсь возвращаться на наш Блоксберг. Такие дела.

Вы думаете, что я про всё это знаками и картинками объяснил. Не смешите. Попробуйте- ка объяснить знаками про пяди во лбу, например. Или про Блоксберг.… Для этого нужно быть семи пядей… тьфу! Я всего лишь уныло киваю и соглашаюсь с ней – да, я готовлюсь к очень серьёзному конкурсу.

Чем же занимается Лайне? Хорошенько подумав, я вынимаю из укромного уголка наклейку с надписью «Работать запрещено». Такие наклейки продают в канцелярском отделе супермаркетов по тридцать центов за штуку. Проходя мимо них, финны всегда смеются и прихватывают с собой парочку.

Тридцать центов, фигня вопрос. Я тоже как-то схватил штук шесть в ажиотаже. Одну наклеил отцу в машине, вторую Мопсе на спину на прощание прилепил. А сейчас я просто ставлю против изображения рабочего вопросительный знак. Заглянув через плечо и проводив взглядом надпись, Лаайне не может удержаться и прыскает, но, увидев вопросительный знак, на секунду становится серьёзной.

– Ну? – наклоняюсь в её сторону я. Чем же ты занимаешься?

– Ничем, – беззаботно трясёт головой она.

– Да ладно ничем, – удивляюсь при помощи рисунка я.

Тогда Лайне рисует сложнейшую комбинацию – поезд, человек с вытянутым вверх пальцем, пустые бутылки и полицейский со свистком. Потом новый сюжет – большой, просто огромный готический собор, в который врезаются двухэтажные электрички, открытая банка с пивом и гитара на привязи для велосипедов. Наконец, заканчивает ребус изображением двух держащихся за руки девиц с косичками, рвёт нарисованное ранее на куски и сваливает на девиц, перемешав всё до состояния первобытного хаоса.

Понял, нет?

Я киваю, хотя на самом деле ничего не понял. Почему о собор разбиваются электрички? А почему гитара на привязи?

Она показывает, что после этого ей всегда холодно.

Ах, вот оно что. Шубу, значит, поэтому носит.

Расхрабрившись, я тоже начинаю выворачивать душу и пытаюсь объяснить, что я здесь совсем один.

– А за квартиру как платишь? – беззвучно шевелит пальцами Лайне.

Она обводит рукой всё вокруг и набрасывает на себя недоумённый вид.

– Отец, – кое-как изображаю я человека в полтора раза выше себя.

Она притягивает к себе блокнот и пишет на нём поперёк всей обложки – SVADEDKIN?

Я машинально исправляю второе D и только потом думаю – стоп.

Неужто она его действительно знает?

От фамилии отца, она перенаправляет стрелочку ко мне и ставит рядом вопросительный знак.

Да. Я тоже Свадебкин. Только вот отца у меня, кажется, больше нету.

У меня есть только белк. И золотая кредитная карта, деньги на которой могут закончится в любой момент. А белк навсегда уходить собирается. Хищный ведь зверь. Перезимует, а потом убежит куда вздумется.

Подумав, я без всяких комментариев изображаю Белка вместо отца.

А Лайне неожиданно понимающе улыбается, потом пишет несколько на финском и, натянув шубу через голову, стремительно убегает по лестнице вниз. Чёрт.

– Позови, нет – позовём… Позовём ЕГО с собой. – скорее догадываясь по смыслу, чем понимая суть, притягивая за уши всё что можно, разбираю я порывистый Лайнин почерк. Потом забиваю слова в переводчик и с трудом довожу дело до конца. – Он такой одинокий. Как ты.

А под белком слово Alepa

Весь словарь в телефоне перерыл – не нашёл, что это такое.

Вот, вроде и всё хорошо. Можно теперь обоим с Лайне дружить. А Белк всё недоволен.