- Шо?! - вереща подскочил Прилежный, едва контролируя себя. - Шо ты мне тут рассказываешь? А, придурок? На сегодня и церковь готова, люди, как видишь, приглашены, - он ткнул пальцем в сторону многолюдной площадки, посмотрел на плотный ряд машин, запрудивших аллейку. - Сам митрополит взялся служить таинство! Это ты своих щенков будешь в простой воде в битом тазу полоскать на крестинах - ты это понимаешь, придурок конченный?! Дебил!
Опустив трясущиеся кулачки, он забегал между деревьев, ища выхода своей ярости.
- Ресторан заказан, пацаны из Америки вот-вот подскочат - обещали, а тут... Шо за хрень такая, ты мне скажи? - Он захлопал себя по карманам костюма, разыскивая телефон, позабыв, что держит его в руке. - Не-е, таких уродов, как ты, сразу надо пороть в кишку. Жди меня здесь, сука! Охрана!
Бережной услышал, как со спины подбегают люди.
- Я непосредственно подчиняюсь, - начал он говорить, сохраняя ледяное спокойствие...
- И шо?! - тут же подскочил к нему Прилежный, тем не менее, делая знак охранникам остановиться. - Шо ты мне этим хочешь сказать? Да вертел я твоего начальника на кочане вместе с тобой! Я в оппозиции, щоб ты знал!
Владислав лишь слабо скривил губы в презрительной усмешке, прекрасно зная цену этим бурным угрозам. Депутат тем временем нашёл телефон в своей руке и застыл в размышлении, затем почти спокойно повернулся к Бережному.
- Шо за проблемы?
- Простите, но я не имею права...
- Ты?! - начал было снова наращивать гнев Прилежный. - Мне?!
- Извините, Юрий Афанасьевич, я приехал к вам по поручению и с просьбой найти возможность перенести крестины сына на другую дату. Так или иначе, их придётся отложить. На день-два - не больше. Или провести, как обычно.
- Блядь! - в досаде воскликнул депутат. - Всё в этой долбаной стране через жопу! Даже мальца без проблем нельзя покрестить!
- На то есть серьёзные причины. Они напрямую касаются безопасности вашего сына.
- Шо ты понимаешь, солдафон? Сегодня и дата благоприятная, и планеты как надо стали, и шо-та там ещё - хрен разберёшь эти бабьи заморочки!.. Именно сегодня моего сыночка надо покрестить, чтобы всё у него в жизни сложилось, как надо! Это ты понять можешь? Следующего раза надо будет ждать двенадцать лет!.. Сука!
Постояв немного против Бережного в безуспешной попытке найти в его лицо хотя бы намёк на понимание сути проблемы, Прилежный безнадёжно махнул рукой.
- Вали-ка ты, пока цел, к своему хозяину, псина! Пшёл вон, придурок!
Неторопливо уходя обратно по аллее, Бережной услышал, как депутат набрал кого-то на телефоне и произнёс, совершенно упавшим от отчаяния голосом:
- Владыка...
Огромная площадь Appellplatz была огорожена забором из колючей проволоки. Туго натянутые провода с острыми шипами пробегали от одного бетонного столба-гусака к другому, охватывая петлями белые керамические шишечки изоляторов, замыкая непролазным барьером всю бескрайнюю площадь. Внутри, стеная и глухо постанывая бродила неисчислимая толпа бледных и худых людей. Они шаркали деревянными башмаками по мелкому гравию площади, а сильный ветер трепал их изношенные полосатые робы. То тут, то там, между уныло бредущими в никуда полосатыми фигурами, вырисовывая плавные круги между ними, закладывая крутые виражи, ездили на скрипящих велосипедах эсэсовцы в чёрных мундирах. Держась руками за руль, они зажимали под мышками длинные деревянные палки. Если какая-нибудь полосатая фигура останавливалась и падала на колени или плашмя на шершавую поверхность площади, они налетали на неё на своих велосипедах чёрными коршунами и начинали остервенело охаживать жертву своими палками, намереваясь угодить именно по голове, чтобы сбить полосатую шапочку с угловатой, изуродованной голодом огромной головы. Несчастный пытался прикрыться костлявыми серыми руками от града ударов, но всё больше и больше сникал, припадая к земле, и в конце концов безжизненно распластывался там, становясь безучастным к избиению. "MЭtzen ab!!! MЭtzen ab!!! - орали, заходясь в ярости и неистовстве надсмотрщики и капо, без устали продолжая колошматить уже совершенно бесформенное тело. - Das schmutzige Schwein!" Их стараниями оно скоро превращалось в ничто, и ветер сносил куда-то в сторону измятую немилосердными ударами полосатую и пустую робу.
За сотнями полосатых фигур, понуро бродящими в замкнутом пространстве, где-то на другой стороне площади, выпирая в серое пресное небо широкую кирпичную трубу, стояло здание крематория - единственное строение на всей огромной площади. Из его высокой и широкой трубы не валил и не клубился чёрный и жирный дым, но из распахнутых ворот доносился монотонные удары и лязг давно остывших и изголодавшихся печных створок. Ритмичный, однообразный звук набатом накатывал на однотонное шуршание деревянных башмаков по гравию и на шелест ветхих роб на стылом ветру.