Темная башня

Вернувшись домой, я сказал отцу, что уверен в провале. Отец встретил это известие с великодушием и нежностью. Он не понимал юношу, который задумывался о своей вполне возможной гибели, но сердце его раскрылось неудачливому, огорченному ребенку. Теперь он и не думал о расходах на образование, он только утешал и ободрял меня. Перед самым Рождеством мы получили известие, что «Уни» (Университи колледж) предоставил мне стипендию.

Я должен был сдать и обычные вступительные экзамены, в том числе математику. Для подготовки я вернулся еще на семестр к Кёрку – золотое время, тем более счастливое, что надвинулась тень расставания. На Пасху я благополучно завалил экзамен – как всегда, сбился в подсчетах. Все успокаивали меня и советовали «быть аккуратнее», но что толку? Чем больше я старался, тем больше делал ошибок. Да и сейчас, если я должен аккуратно перепечатать страничку, я непременно ляпну нелепейшую опечатку в первом же слове.

Тем не менее, в начале летнего (Троицына) семестра 1917 года я приступил к занятиям. Главным было тогда вступить в университетское общество подготовки офицеров, это считалось более благоприятным путем в армию. Я продолжал готовиться к экзамену по математике. Старый мистер Кэмпбелл, оказавшийся близким знакомым друга нашей семьи Дженни М., занимался со мной алгеброй (черт бы ее побрал!). Экзамен я так и не сдал – не помню, провалился я снова или просто не успел до него добраться. После войны, слава богу, эту проблему устранил благодетельный декрет: тех, кто отслужил в армии, освободили от математики, а то, наверное, я бы вылетел из Оксфорда.

Я провел в Университете меньше семестра – пришли мои документы, и меня призвали. Странный это был семестр. Половину колледжа занял госпиталь, там хозяйничали военные врачи. В оставшейся половине собиралась горстка новичков: двое юнцов, не достигших призывного возраста, двое белобилетников, один ирландский патриот, отказавшийся сражаться за Англию, и еще какие-то странные личности, о которых я ничего не знаю. Мы обедали в бывшей аудитории, превратившейся ныне в коридор между общей гостиной и залом. Нас было всего восемь, но мы были не так плохи: один из нас, Гордон, стал потом профессором литературы в Манчестере, другой, Юинг, – философом в Кембридже, был среди нас добряк и весельчак Теобальд Батлер, превращавший самые зверские лимерики в греческие стихи. Я наслаждался всем этим, но это было мало похоже на университетскую жизнь и, по мне, слишком неустроенно и бестолково. Особой пользы я из этих месяцев не извлек. Затем наступила пора военной службы. Благодаря удивительной милости судьбы армия не сразу разлучила меня с Оксфордом: меня зачислили в кадетский батальон, расквартированный неподалеку, в Кибле.

После военной подготовки (она была в те времена гораздо проще, чем в последнюю войну) мне присвоили звание младшего лейтенанта и распределили в Сомерсетский полк легкой пехоты (прежде это был Тринадцатый Пехотный). Я попал на передовую в свой девятнадцатый день рождения (ноябрь 1917-го), большую часть службы провел в деревушках под Аррасом, в Фампу и Монши, и был ранен у горы Бернаншон в районе Лиллера в апреле 1918 года.