Темная башня

Я всегда мечтал по возможности разъяснить одну мелкую подробность из этой книги – свидетельство недоразумения. Джек пишет о том, что, если он упоминал про маму, я всегда конфузился так, как если бы он сказал что-то неприличное. Он, как ни странно, просто не понимал, что происходит. Когда мама умерла, мне было четырнадцать; я почти семь лет отучился в Британской начальной школе и впитал ее доктрины. Все это время в меня вдалбливали: прилюдно расплакаться – это самое постыдное, что только может со мной случиться. Британские мальчики не плачут. Но я знал, что, если Джек заговорит со мной о маме, я безудержно разрыдаюсь, и что еще хуже – он тоже. Вот почему я так смущался. Мне понадобилось почти тридцать лет на то, чтобы научиться плакать, не стыдясь своих слез.

Эта книга о человеке, чьи чувства обнажены; о человеке в его собственной Гефсимании. Она рассказывает об агонии и об опустошенности горя, такого, какое выпадает мало кому из нас, ибо чем сильнее любовь, тем горе сильнее, и чем крепче вера, тем яростнее сатана штурмует ее твердыню.

Когда Джека терзала эмоциональная боль утраты, мучился он и душевной болью – ведь он три года прожил в постоянном страхе, физически страдал от остеопороза и других недугов, и совершенно обессилел, последние несколько недель неусыпно ухаживая за умирающей женой. Ум его пребывал в немыслимом напряжении, какого не вынес бы человек более слабый; Джек принялся записывать свои мысли и реакции на них, пытаясь как-то разобраться в мятущемся хаосе своего сознания. На тот момент он не предназначал эти излияния для печати, но позже, перечитав их, решил, что они могли бы помочь другим людям, которые точно так же ввергнуты горем в смятение мыслей и чувств. Это произведение впервые было опубликовано под псевдонимом Н. У. Клерк. Благодаря своей абсолютной честности и неприкрашенной простоте книга обладает редкой силой: силой беспощадной правды.

Чтобы вполне осознать всю глубину его горя, наверное, необходимо чуть больше узнать об обстоятельствах первой встречи Джека и моей матери и о том, что за отношения их связывали. Мои мать и отец (романист У. Л. Грешем) оба были чрезвычайно умны и талантливы; их семейная жизнь складывалась непросто; то и дело вспыхивали ссоры. Мама была воспитана атеисткой и вступила в коммунистическую партию. Но в силу врожденного ума она недолго обманывалась этой ложной философией и, уже будучи замужем за моим отцом, поняла, что ищет что-то менее демонстративное и более настоящее.

Круг ее чтения был весьма широк; однажды ей попалась книга британского автора К. С. Льюиса, и она осознала, что под хрупким, очень человеческим глянцем земных церквей таится истина подлинная и первозданная – перед которой рушится все выдуманное людьми философское позерство. А еще она оценила в авторе ум блестящий и ясный – ум, не имеющий себе равных. Как у всех неофитов, у нее возникли вопросы; она написала Льюису. Джек сразу же выделил ее письма из груды прочих – ведь и они тоже свидетельствовали о недюжинном уме; и между Джеком и Джой вскоре завязалась оживленная переписка.

В 1952 году мама работала над книгой про Десять Заповедей («Дым над горой»: Westminster Press, 1953) и, выздоравливая от тяжелой болезни, приехала в Англию, чтобы обсудить свое произведение с К. С. Льюисом. Льюис щедро дарил ее своей дружбой и советами, равно как и его брат, У. Г. Льюис, историк и сам – писатель весьма даровитый.

По возвращении в Америку мама (успевшая полюбить Англию всей душой) обнаружила, что ее брак с отцом остался в прошлом; после развода она бежала в Англию, взяв с собою нас с братом. Первое время мы жили в Лондоне, и хотя Джек и Джой продолжали переписываться, Джек нас не навещал – он не любил Лондона, наведывался в город крайне редко, и на тот момент они с матерью были просто друзьями-интеллектуалами, хотя, подобно многим другим, мы получали значительную финансовую помощь от его особого благотворительного фонда.

Маме Лондон казался гнетущим и тоскливым; ей хотелось жить поближе к кругу оксфордских друзей, куда входили Джек, его брат «Уорни» и другие, например, Кей и Остин Фарреры. Не думаю, что она переехала только того ради, чтобы оказаться поближе к Джеку. Но и этот фактор, в числе прочих, несомненно, сыграл свою роль.

То недолгое время, что мы прожили в Хедингтоне, на окраине Оксфорда, казалось началом нового, чудесного будущего. У нас в гостях часто бывали хорошие друзья, наш дом стал местом бурных интеллектуальных споров. Именно тогда отношения между Джеком и моей матерью начали меняться.

Мне кажется, Джек, постепенно осознавая свою глубокую эмоциональную привязанность к моей матери, противился ей главным образом потому, что ошибочно полагал, будто подобное чувство совершенно чуждо его природе. Их платоническая дружба была удобна и не поднимала ряби на безмятежной поверхности его существования. Однако он был вынужден не просто признать про себя свою к ней любовь, но и публично заявить об этой любви – внезапно осознав, что вот-вот потеряет Джой.