– Послушай, когда ты объяснял, все было ясно и понятно, но сам я объяснять не мастер. Почитай свои записи. Скажу только, что этот куб создает и поддерживает среду, в которой обычные предметы могут существовать в квантовой суперпозиции.
– Включая нас?
– Включая нас.
– О’кей…
Все, что я знаю, говорит о том, что это невозможно, но, очевидно, мне удалось создать на макроуровне фертильную квантовую среду, используя, возможно, магнитное поле.
Но как же человек в кубе?
Те, кто в кубе, они ведь тоже наблюдатели.
Мы живем в состоянии декогеренции в одной реальности, потому что постоянно наблюдаем нашу среду и коллапс нашей собственной волновой функции.
Должно быть, тут есть что-то еще.
– Идем, – говорит Лейтон. – Хочу показать кое-что.
Он ведет меня к окнам на задней стороне ангара, проводит картой по еще одному ридеру и приглашает в комнату, напоминающую то ли коммуникационный центр, то ли центр управления.
Сейчас занято лишь одно рабочее место: какая-то женщина, положив ноги на стол и не замечая нашего присутствия, постукивает пальцами по наушникам.
– Дежурство круглосуточное, семь дней в неделю. Ждем тех, кто не вернулся.
Вэнс садится за один из компьютерных терминалов, вводит серию паролей и пробегает по нескольким папкам, пока не находит нужную.
В ней он находит и открывает видеофайл.
Это HD-запись с камеры, наблюдающей за дверью бокса и расположенной, вероятно, над этими самыми окнами в центре управления.
Внизу экрана я вижу отметку времени четырнадцатимесячной давности. Часы ведут отсчет с точностью до сотой доли секунды.
В какой-то момент в кадре появляется и приближается к боксу мужчина. На нем обтекаемый космический скафандр, за спиной рюкзак, в левой руке шлем.
У входа он поворачивает ручку и открывает дверь. Но, прежде чем сделать последний шаг, мужчина оборачивается и смотрит через плечо прямо в камеру.
Это я.
Я машу рукой, вхожу в куб и закрываюсь изнутри.
Лейтон включает ускоренную перемотку.
На протяжении пятидесяти минут ничего не происходит.
Наконец Вэнс переключает воспроизведение в обычный режим. В кадре возникает кто-то еще.
К боксу идет женщина с длинными волосами.
Открывает дверь.
Запись переключается с камеры наблюдения на головной видеорегистратор.
На экране – интерьер куба, свет падает на голые стены и пол, отражается от шероховатой металлической поверхности.
– Вот и доказательство, – говорит Лейтон. – Тебя нет. А потом… – Он открывает еще один файл. – Запись сделана три с половиной дня назад.
Я вижу себя. Вижу, как выхожу, пошатываясь, из куба и валюсь на пол так, словно меня вытолкнули.
Проходит какое-то время. Я вижу небольшую команду в защитных костюмах. Они поднимают меня и загружают на каталку.
Передо мной на экране первые мгновения того кошмара, в который превратилась моя жизнь. Мои первые секунды в этом прекрасном, новом – чтоб ему провалиться! – мире. Я смотрю на экран и не могу отделаться от чувства, что во всем этом есть что-то сюрреалистическое.
На первом подуровне для меня уже приготовлено спальное помещение, и по сравнению с недавней камерой это – большой шаг вверх.
Шикарная кровать.
Ванная.
Письменный стол с вазой, в которой стоят свежесрезанные цветы. Их аромат наполняет всю комнату.
– Надеюсь, здесь тебе будет комфортнее, – говорит Вэнс. – И вот что я тебе скажу: пожалуйста, не пытайся покончить с собой, потому что все мы здесь за тобой присматриваем. Охранники прямо за дверью, остановить тебя всегда успеют, но тогда жить придется в смирительной рубашке, а эту комнату сменить на ту отвратительную камеру внизу. Если вдруг начнется депрессия, сними трубку телефона и, кто бы ни ответил, попроси найти меня. Не страдай в одиночестве.
Он похлопывает по лэптопу на письменном столе.
– Здесь все твои работы за последние пятнадцать лет. И даже те исследования, которые ты проводил до прихода в лабораторию «Скорость». Пароль не нужен, доступ свободный – смотри, пользуйся. Может, что-то вспомнится.
Лейтон идет к выходу, но у порога оборачивается:
– Кстати, дверь будет на замке. – Он улыбается. – Исключительно ради твоей же безопасности.
Сижу на кровати с лэптопом и пытаюсь придумать, как же мне охватить весь объем информации, содержащейся в десятках тысяч папок.
Папки сгруппированы по годам и уходят в далекое, еще до премии Павиа, прошлое, а некоторые даже относятся к колледжским временам, когда у меня только проклюнулся интерес к тому, что стало потом целью всей моей жизни.
Работы в более ранних папках мне знакомы – это черновики доклада, ставшего в результате моей первой публикацией, отрывки из близких к этой теме статей – все, что так или иначе вело к моей работе в лаборатории Чикагского университета и построению моего первого, крошечного куба.
Информация из «чистой комнаты» тщательно рассортирована.
Я читаю и читаю файлы на экране лэптопа, пока не начинает двоиться в глазах, и продолжаю даже потом, отмечая, как исследование уходит все дальше от того пункта, на котором я остановился в своей версии моей жизни.
Ощущение такое, будто я лишился памяти и теперь читаю собственную биографию.