Я держу фонарь и осматриваю каждую стену каждого куба, хотя и плохо представляю, что именно ищу.
Может быть, какой-то обрыв в бесконечной цепи единообразия.
Что-то такое, что могло бы дать нам некоторый контроль над выбором пункта выхода.
И все это время мысли мечутся в темноте…
Что будет, когда кончится вода?
Что будет, когда кончится пища?
Что будет, когда сядут батарейки – наш единственный источник света?
Как мне найти путь домой?
Сколько часов прошло с тех пор, как мы в первый раз вошли в куб в ангаре лаборатории «Скорость»?
Я теряю ощущение времени.
Я теряю уверенность.
Усталость наваливается с такой силой, что сон уже кажется соблазнительнее воды.
Бросаю взгляд на Аманду – в синеватом свете черты ее лица холодны, но прекрасны.
Выглядит она испуганной.
– Проголодался?
– Близко к тому.
– Жутко хочется пить, но воду ведь надо экономить, да?
– Разумное решение.
– Я совершенно дезориентирована и с каждой секундой чувствую себя только хуже. У нас, в Северной Дакоте, вьюга – дело привычное. На равнине снег метет так, что теряешь ощущение направления. Головокружение начинается, даже если просто смотришь в ветровое стекло. Если такое случается, надо съехать на обочину и переждать пургу. Сидишь в холодной машине, и впечатление такое, словно мир уже исчез. Вот так я и сейчас себя чувствую.
– Мне тоже страшно. Но над этой проблемой я сейчас работаю.
– Как?
– Прежде всего надо вычислить, сколько времени в коридоре дает нам препарат. Вычислить точно, до минуты.
– На сколько ты хочешь завести часы?
– Если, как ты говоришь, у нас есть примерно час, давай установим дедлайн – девяносто минут. Сюда войдет тридцать минут ожидания эффекта и шестьдесят минут под действием состава.
– Я вешу меньше тебя. Что, если у меня эффект будет сохраняться дольше?
– Не важно. Как только действие заканчивается у одного из нас, он декогерирует квантовое состояние и редуцирует коридор. И на всякий случай давай договоримся, что двери мы начинаем открывать на восемьдесят пятой минуте.
– С надеждой на что?
– На мир, который не сожрет нас заживо.
Аманда останавливается и смотрит на меня.
– Я знаю, что эту машину построил не ты, но должно же у тебя быть какое-то представление о том, как она работает!
– Послушай, до чего-то подобного мне все равно что до луны пешком…
– То есть «нет ни малейшего понятия»?
– О чем ты меня спрашиваешь?
– Мы заблудились?
– Мы собираем информацию. Работаем над проблемой.
– Но проблема заключается в том, что мы заблудились. Так ведь?
– Мы этим занимаемся.
– Господи!
– Что?
– Мне вовсе не улыбается провести остаток жизни, шатаясь по этому бесконечному коридору.
– Этого я не допущу.
– Как?
– Пока не знаю.
– Но ты над этим работаешь?
– Да. Я над этим работаю.
– И мы не заблудились.
Заблудились, да еще как. Вляпались по уши. Зависли в ничейном пространстве между двумя вселенными.
– Мы не заблудились, – вздыхаю я.
– Хорошо. – Аманда улыбается. – Тогда я и беситься пока не стану.
Некоторое время мы идем молча.
Металлические стены гладкие и однообразные, одна ничем не отличается от другой, а другая – от следующей.
– Как думаешь, к каким мирам у нас есть доступ? – спрашивает Лукас.
– Это я и пытаюсь вычислить. Предположим, мультивселенная началась с некоего события – Большого взрыва. Это исходный пункт, основание ствола огромного дерева. Самого огромного, какое ты только можешь представить. По мере того как разворачивается время и материя начинает организовываться в звезды и планеты, это дерево выпускает ветви, которые выпускают другие ветви, и так далее, и так далее, пока, по прошествии четырнадцати миллиардов лет, мое появление на свет не дает новую веточку. И с этого момента каждый мой выбор, сделанный или не сделанный, и действия других людей, которые так или иначе влияют на меня, – все они дают новые и новые ветви, рождая бесчисленное множество Джейсонов Дессенов, живущих в параллельных мирах, как очень похожих на тот, который я называю домом, так и совершенно на него непохожих. Всё, что может случиться, случится. Всё. Где-то в этом коридоре есть мир, в котором другие мы с тобой не смогли добраться до куба, когда ты пыталась помочь мне спастись. И сейчас нас пытают, или мы уже мертвы.
– Спасибо. Поднял настроение.
– Могло быть хуже. Не думаю, что у нас есть полный доступ к мультивселенной. То есть если в каком-то мире солнце выгорело в тот момент, когда на Земле появились прокариоты – первые жизненные формы, – то в такой мир, как мне думается, двери не откроются.
– Значит, мы можем попасть только в миры, которые…
– …которые, как я предполагаю, так или иначе примыкают к нашему. Миры, отделившиеся в недавнем прошлом и находящиеся по соседству с нашим. Те, в которых мы существуем или существовали в какой-то точке. Насколько далеко в прошлом произошло разделение, я не знаю, но полагаю, что здесь срабатывает некая форма обусловленного выбора. Это всего лишь моя рабочая гипотеза.
– Но мы все равно говорим о бесконечном множестве миров, так?
– Да, так.
Я беру Лукас за запястье и включаю подсветку.
Светящийся зеленый квадратик показывает…
84:50.
84:51.