Темная муза

В промежутке между этими двумя эпизодами, которые были просто наиболее выдающимися, Гофман делал причудливую карьеру. Его собственная жизнь отличалась насыщенным фоном и быстротой изменений, которые были характерны для его историй. Гофман проявлял глубокое пренебрежение к любым материальным, жизненным проблемам. Поэтому неудивительно, что он умер парализованный и в бедности, в возрасте 46 лет — продолжая диктовать свою последнюю работу, — разрушенный последствиями злоупотребления алкоголем, болезнью печени и заболеванием нервной системы, локомоторной атаксией. Жизнь Гофмана была воплощением его основных тем: неопределенностью личности и конфликтом между «двумя мирами». Его истории полны идеями оккультного и сверхъестественного. Месмеризм, гипнотизм, сомнамбулизм, множественные «Я», мир сильфов и саламандр, нескончаемая борьба между тьмой и светом — вот основные темы его сказок. Вновь и вновь он возвращался к контрасту и конфликту между повседневным миром и миром волшебства. С наибольшей убежденностью Гофман передает эту идею в «Золотом Горшке» (1814), который принято считать его величайшей работой. Подобно Гете и Новалису, Гофман использует жанр Marchen, но с одной важной особенностью. В отличие от Гете и Новалиса, Гофман начинает развивать первичный сюжет в повседневной обстановке и только позднее привносит волшебство в земную жизнь. Он, как полагает Джереми Адлер, был одним из первых «городских» писателей, опередившим Бодлера и Эдгара По [10]. В то время как «Сказки» Гете подобны необычным, неопределенным сновидениям, город Дрезден у Гоффмана можно узнать сразу. Его истории приобретают свое воздействие благодаря убедительному изображению волшебного мира, вторгающегося в повседневность. Это и есть гофмановский «серапио-нов принцип», впервые предложенный им в «Серапионовом Братстве» (1819). Эта книга рассказывает о группе поэтов и художников, которые назвали свое сообщество по имени безумного аристократа, который вообразил себя монахом-муче-ником, страдающим во время правления императора Деция. Когда его последователи указывали ему, что башни, которые они видят, являются башнями города Бамберга, Серапион отрицал это, говоря, что на самом деле это башни Александрии во втором столетии от рождества Христова. Когда они называли это безумием, Серапион напоминал им, что мир, который они видят, находится внутри их сознания. Реальность существует внутри, а не снаружи, нашего сознания — лейтмотив всего романтизма. И всё же Гофман признает, что этот принцип может привести в тупик — и в жизни, и в искусстве. Герметические Marchen Новалиса изображают иную реальность, но она слишком отличается от нашей, чтобы выглядеть убедительно. «Се-рапионов принцип» утверждает, что для того, чтобы магия работала, её надо сделать убедительной, значит, она должна быть связана корнями с нашим привычным миром. «Есть внутренний мир, — писал Гофман, — и сверхъестественная способность воспринимать его с абсолютной ясностью — да, с доскональной и яркой отчетливостью. Но наш земной жребий — жить во внешнем, материальном мире, он поймал нас в ловушку, но он же включает наши сверхъестественные способности… Именно внешний мир заставляет нашу душу использовать её силу восприятия». Истории Гофмана интересно читать и сегодня, потому что он редко теряет это интуитивное видение. И эстетические принципы, на которых построены его истории, были психологической основой его реальной жизни. Это напоминает волшебную сказку о Голдилокс⁸. Слишком много реальности — и жизнь становится скучной, бесцельной и пресной; слишком много воображения — и мы становимся Серапионовыми Братьями, живущими в солипсическом мире мечты. Но когда пропорция соблюдена «тютелька в тютельку» — как в большинстве историй Гофмана, — тогда мы получаем «волшебство» [И]. Рождаются не бесплотные сказочные миры или плоская, унылая действительность, но искрящиеся, опьяняющие сказки, которые стимулируют наши творческие порывы — в своём роде литературное шампанское (вновь вполне подходящее определение для произведений Гофмана). Кроме Гофмана только один писатель отразил эту двойственную природу жизни с такой же ясностью и силой — Дэвид Линдсей, автор гностической классики «Путешествие к Арктуру» (1920), но взгляд Линдсея мрачен, часто пессимистичен, кроме того, ему не хватает гоф-мановского юмора и благодушия. Если Гофман напоминает Моцарта, то Линдсей — Бетховена.