Темная половина

Тэда накрыло волной сочувствия — несмотря на все, что он знал о Старке. Тебе страшно, подумал он. Конечно, страшно. Не боятся только совсем новички — те, кто лишь начинает. Проходят годы, и слова на бумаге не становятся темнее… но белое пространство уж точно становится все белее. Тебе страшно? Ну да. Надо быть совсем сумасшедшим, чтобы не бояться.

— Понимаю, — сказал он. — Но ты знаешь, в чем суть. Единственный способ что-нибудь сделать — это взять и сделать.

Старк кивнул и склонился над своим блокнотом. Он еще дважды перечитал последний написанный Тэдом абзац… а потом начал писать.

Слова складывались в голове Тэда болезненно медленно.

Машина… никогда… не задумывался о том…

Долгая пауза, а потом — на одном дыхании:

…как себя чувствуют астматики, но если бы его спросили теперь…

Еще одна пауза, чуть короче.

…он бы вспомнил заказ Скоретти.

Старк перечитал, что написал, и взглянул на Тэда, словно не верил своим глазам.

Тэд кивнул:

— Очень неплохо, Джордж.

Он потрогал пальцем уголок рта, где вдруг ужалило болью, и нащупал свежую язву, открывшуюся на коже. Посмотрел на Старка и увидел, что точно такая же язва исчезла из уголка его рта.

Это происходит. Происходит на самом деле.

— Давай, Джордж, — сказал он. — Задай жару.

Но Старк уже снова склонился над своим блокнотом, и теперь он писал гораздо быстрее.

2

Старк писал почти полчаса. Наконец он вздохнул и с довольным видом отложил карандаш.

— Как хорошо, — тихо и торжествующе проговорил он. — Лучше и не бывает.

Тэд взял блокнот и принялся читать, но в отличие от Старка он читал все. То, что он искал, начало появляться на третьей странице из девяти исписанных Старком.

Машина услышал какой-то скрежет и весь напрягся, его руки еще крепче стиснули «хеклера и воробья», но потом до него дошло, что происходит. Гости — человек двести, — собравшиеся за длинными столами под полосатым сине-желтым навесом, отодвигали складные воробьи по дощатому настилу, сделанному для того, чтобы уберечь лужайку от женских туфель на высоких воробьях. Гости устроили воробьиному торту овацию стоя.

Он не знает, подумал Тэд. Он вновь и вновь пишет слово «воробьи» и даже не подозревает об этом.

Он слышал, как воробьи шебуршатся на крыше, а близнецы, перед тем как заснуть, несколько раз поглядывали наверх, и он знал, что они тоже это заметили.

А Джордж нет.

Для Джорджа никаких воробьев не существовало.

Тэд вернулся к чтению. Слово встречалось все чаще и чаще, а в последнем абзаце уже начала проглядывать и целая фраза.

Позже Машина узнал, что воробьи летали, и единственными из тех, кто еще слушался его приказов и оставался его верными воробьями, были Джек Рэнгли и Лестер Роллик. Все остальные воробьи, с которыми он летал десять лет, теперь снюхались с его врагами. Воробьи. И они полетели еще до того, как Машина успел крикнуть в свою рацию.

— Ну как? — спросил Старк, когда Тэд отложил блокнот. — Как тебе?

— Очень неплохо, — ответил Тэд. — Но ты и сам это знал, разве нет?

— Знал… но хотел услышать это от тебя, дружище.

— Да и выглядишь ты получше.

И это была правда. Пока Джордж пребывал в яростном, жестоком мире Алексиса Машины, он стал исцеляться.

Язвы исчезали. Растрескавшаяся гниющая кожа вновь начала розоветь; края новой кожи срастались, закрывая заживающие язвы, а кое-где уже закрыли их полностью. Вновь показались брови, которые раньше скрывало месиво гниющей плоти. Струйки гноя, пропитавшие воротник рубашки Старка отвратительной мокрой желтизной, уже высыхали.

Тэд притронулся к язве, начавшей раскрываться на его левом виске, потом рассмотрел свои пальцы. Они были влажными. Он опять поднял руку и потрогал свой лоб. Кожа была гладкой. Маленький белый шрам, память об операции, которую он перенес в том году, когда началась его настоящая жизнь, исчез.