Песня рассказывала себя сама. О ночи. О звездах, что делают ночь еще темнее, о запахе осенних трав, который становится сильнее с закатом, о ледяных струйках воздухе в августовской жаркой полуночи, о весенних наркотических дождях, пробуждающих не только деревья и цветы, но и животных, и людей. О кристальной белизне и ясности январских ночей, когда голые ветви деревьев отбрасывают тени и на снег на земле и на облачный покров на небе. О белых быках, что мерещатся на лесных тропах, о тысяче глаз ночи, которые она закрывает, когда ты смотришь на нее, но всегда следит ими за тобой исподтишка.
Возможно, она рассказывала это все только мне. Может быть, Чезаре она рассказывала о новой музыке и влюбленных женщинах. О чем она могла рассказывать Люцию, оставалось только гадать. Желательно под одеялом и со включенным светом.
Потом песня кончилась и Люций аккуратно опустил Чезаре на землю, стянул с себя рубашку и надел на него. Устаревший покрой оказался весьма кстати, закрывая все до середины бедер. Потом Люций сделал мне знак ждать его, взял Чезаре на руки и куда-то быстро пропал.
2.18 Ошибки, которые мы совершаем
Вернулся он один. Подобрал лохмотья одежды и бросил в мусорный бак.
Поискал стилет, нашел, внимательно осмотрел и засунул за пояс. Порылся в осколках витрины, ничего интересного не обнаружил и наконец повернулся ко мне.
Вид у него был изможденный. Глаза потухли, волосы потускнели и даже бледность стала больше серостью и обескровленностью, чем ярким охотничьим опереньем.
— Да, устал.
— Я молчу.
— Я знаю. У меня просьба.
Вот тут он меня, конечно, удивил. Так сильно, как не удивлял с самой первой встречи под грохот метро.
— Просьба?!
— Да. Мне нужна кровь. Охотиться я не могу пока, подергать за метку тоже. Я даже не могу просто взять ее у тебя… долго объяснять. Нужно, чтобы ты дала ее сама. И будет очень больно, никакой ебаной вампирской наркоты по венам.
Люций матерится, значит не все так плохо. Мир все еще стоит на месте.
Любопытно, как оно бывает — не может охотиться, надо же. И даже метку…
Оп-па! Может быть, с этим можно что-то сделать? Освободиться от нее или углубить? Хотя если охотиться он не в силах, значит и углублять нечем. А вот сломать?
— Нет. Не хочу ничего давать, тем более, если это больно.
— Не разевай рот, не обломится. Я устал, а не умер.
— А если ты умрешь, что будет со мной? Кстати.
— Вовремя… — Люций пошатнулся, неловко оперся на стену, отвел рукой волосы с лица.
На секунду мне даже стало его жалко. Но только на секунду. Я была абсолютно уверена, что такое древнее, мудрое и предусмотрительное создание ни за что не свете не поставит свою жизнь и здоровье в зависимость от человека. Особенно того человека, над которым так долго и упорно издевалось. Поэтому я с интересом смотрела, что он собирается делать дальше. Люций кинул на меня еще один мрачный взгляд и пошел в сторону следующей витрины. Я выдержала паузу и двинулась следом. Мобильный салон. Обнаженный по пояс истощенный прекрасный вампир направлялся за новым контрактом и может быть, новым айфончиком. Люций, конечно, заметил мою улыбку, но на этот раз мне за нее не влетело. Влетело витрине.
Никогда, твердила я себе, пробираясь сквозь острые зубы стекла витрины внутрь, никогда, никогда не забывай, что слабый и истощенный вампир все равно чертовски сильный вампир. Сильнее всех, кого ты можешь себе представить. Особенно, когда ему пофиг на позерство и он просто проходит сквозь стекло. Двойное. Может быть, даже укрепленное, все-таки не самый безопасный район. Особенно, когда ему просто куда-то нужно. Например, за мобильником… Черт возьми, действительно мобильником!
Люций быстро набрал какой-то короткий номер и сказал пару фраз по-итальянски. Что-то там «сангре», ну кто о чем, чего уж. Вряд ли он заказывал устрицы с сангрией, речь шла про кровь.
Изящным жестом Люций отправил мобильник в уцелевшую витрину, заставив ее осыпаться серебристым дождем осколков. И посмотрел на меня.
Как потрясающе этот чело… вампир умеет поддерживать во мне чувство ужаса по отношению к нему. Казалось бы, только привыкнешь к жестокости, равнодушию, непредсказуемости и загадкам, которые заставляют его взрываться от самых невинных вопросов и подумаешь, что все варианты внушения страха он уже использовал, как снова появляется что-то новенькое. Как сейчас, когда в его взгляде было опасное презрение и разочарование. Во мне. Как можно разочароваться в еде — подумала бы я, если бы могла думать о чем-то ином кроме узла ужаса в животе, который стягивался все сильнее и сильнее.
Не то, чтобы я думала, что мой отказ мне дешево обойдется, но, похоже, я недооценила сумму на этикетке. В этот раз определенно не стоило быть дерзкой и непослушной игрушкой. Его это не развлекло на его обычный странный лад, его мое поведение всерьез разозлило.
Люций продолжал смотреть на меня острым взглядом из-под завесы волос.