Сегодняшняя политика США кому-то может показаться дальновидной, поскольку напрямую связана с моим тезисом 4а. Соединенные Штаты стремятся перекрыть международную помощь террористам (то есть повстанцам) со стороны сочувствующих из-за рубежа, поддерживая государственный террор. Тем самым они стремятся подорвать волю более слабой группы к сопротивлению. Могут ли США добиться успеха, заставив повстанцев подчиниться или согласиться на ничтожные уступки за столом переговоров? В некоторых случаях это возможно, если повстанческое движение не укоренено надлежащим образом в соответствующем народе. Движение Абу Сайяф на южных Филиппинах, как кажется, пользуется слабой поддержкой у местного мусульманского меньшинства. Возможно, Соединенные Штаты могут помочь филиппинскому правительству его подавить. Однако сомнительно, что такая стратегия применима там, где стремление народа к власти глубоко укоренено. В современном мире этнонационализм только усилился. Сейчас повсеместно считается, что народ (в обоих смыслах слова) имеет право на собственную власть. Стремление народов к самоопределению приняло глобальный характер с тех пор, как президент Вудро Вильсон провозгласил соответствующее право в 1917 г. Даже на Филиппинах новая политика не смогла до сих пор ослабить глубоко укорененное мусульманское повстанческое движение Национально-освободительный фронт моро. На деле филиппинское правительство вынуждено было перейти к примирительной стратегии. В другом месте я писал, что односторонний подход США в действительности лишь увеличивает мобильность террористов, равно как и их способность атаковать Соединенные Штаты (Mann, 2003). Политика поддержки государственного террора, мотивированная борьбой с терроризмом, обречена на провал. Нынешнее плачевное положение дел в Ираке и Афганистане лишний раз подтверждает этот тезис.
Этнические войны и другие гражданские войны в настоящее время расширяются, и с ними все труднее справляться. Провальных мирных соглашений заключается больше, чем удачных. Стедман и его коллеги (Stedman et al., 2002) видят три препятствия на пути таких соглашений — местные деструктивные силы (силовые игроки, стремящиеся сорвать соглашение), соседние государства, тоже выступающие в деструктивной роли, и наличие ресурсов на местах, позволяющих противоборствующим силам поддерживать свое существование во время войны. Стедман и его соавторы полагают, что международное сообщество должно предоставлять экономические и военные ресурсы, чтобы противодействовать всем трем. Нужно помочь найти работу в мирной жизни участникам войны, подтолкнуть развитие экономики, умиротворить соседей и т. д. Но они отмечают также, что международное сообщество очень далеко от того, чтобы выделить на это средства. События в Руанде в 1994 г. показали, как мы далеки от возможности эффективного вмешательства, даже в случае, когда речь идет о мелких преступниках, замешанных в геноциде. Генерал Даллер, командовавший небольшим отрядом наблюдателей ООН в Руанде, сообщил своему начальству в Нью-Йорке, что быстрое развертывание 5000 военнослужащих ООН остановило бы то, что он правильно определил как начинающийся геноцид. Созданная впоследствии военная комиссия по расследованию в США подтвердила его оценку. ООН не сделала ничего — главным образом, потому что великие державы в Совете Безопасности, особенно Соединенные Штаты, Франция и Великобритания, блокировали любое вмешательство. Они не хотели тратить деньги или рисковать жизнью солдат в непонятной африканской стране, тем более, если операцией командуют иностранцы (Melvern, 2000). И напротив, мы вмешиваемся, чтобы защитить нефтяные интересы или наших союзников, а сейчас мы оказываем давление на европейской периферии. ООН — полезная организация, когда речь идет о том, чтобы навести порядок на границе двух враждующих государств, которые хотят, чтобы такой порядок был наведен, но она бессильна, если они этого не хотят. Соединенные Штаты преследуют собственные интересы, выбирая, когда следует обращаться к международным организациям, а когда лучше прибегнуть к бомбардировке или вводу войск. Нам еще далеко до международного режима, который в принудительном порядке мог бы внедрять глобальные нормы.