Темная сторона Петербурга

Заметив это, я хотел было возмутиться, решив, что, видимо, русский фельдшер работает слишком медленно, создавая очередь. Хорошо, однако, что я не позволил себе действовать по первому порыву и решил вначале понаблюдать. Я увидел, что раненые не пошли к О'Брайену даже после того, как он освободился. Они жались в коридоре и делали вид, что вовсе и не собирались перевязываться!

Прибегнув к помощи раненого Гараева — этот офицер отлично владеет английским и часто выступает в роли моего добровольного помощника по части перевода — я расспросил больного Леонова. Смущаясь, Леонов признался, что «у русских лекарей руки нежнее», а «иностранцы присохшие бинты дерут, как со скотины».

И действительно: русский фельдшер, прежде чем снимать бинты, отмачивал их в спирте и уж после того аккуратно снимал, стараясь причинить как можно меньше боли пациенту. Я спросил его через моего переводчика: где он научился такому способу, на что этот русский, также засмущавшись, ответил, что нигде. Он, кажется, боялся, что я стану его ругать. Но я только поблагодарил и решил принять такой способ на вооружение.

Насмешливо улыбаясь, Гараев заметил, что это есть пример действия русской поговорки: «Век живи — век учись!» Народная мудрость.

Я ничего не ответил ему, но подумал, как часто любят у нас порассуждать о высокой миссии английской цивилизации, с презрением глядя на окружающие нас народы. Однако, думаю, народ, демонстрирующий такое стремление к творчеству, как русский, и обладающий столь живым умом, заслуживает уважения. В этом нам стоит брать с них пример. Англичан часто губит природная чопорность.

Впрочем, и нашей нации есть чем гордиться, дорогая Дженни.

Нам тоже свойственна отзывчивость. Но она другого рода.

Слыхала ли ты, дорогая Дженни, о подвижничестве нашей соотечественницы Мэри Пьюджет? Эта во всех отношениях превосходная женщина на собственные средства приобрела в Америке двадцать автомобилей «форд», необходимых для нужд русских войск, и даже лично доставила их в Россию. Она также приобрела оборудование для устройства госпиталя и возглавила работы по его организации практически на передовой линии фронта — там, где всего нужнее быстрая помощь врачей.

Узнав об этом, я был искренне горд поступком этой удивительной женщины.

Мне посчастливилось повидаться с нею — она навещала нас в Петрограде для консультации по некоторым медицинским вопросам. Я воспользовался случаем и выразил ей свое восхищение. На что она отвечала мне весьма скромно, что просто пытается выполнить свой гражданский долг. Поразительная женщина!

К сожалению, наш госпиталь далеко от линии фронта, и мы совсем не сталкиваемся с теми трудностями, что испытывают доктора Мэри Пьюджет.

Прости, мне теперь пора на дежурство. Позаботься о папе, не болей и не скучай.

В мыслях о вас, Юджин.

18 апреля 1916 г.

Моя милая, драгоценная Дженни!

Сегодня из посольства доставили наконец почту, и я был счастлив получить от тебя письма. Я рад, что у тебя и папы все хорошо, и что доходы от сдачи дома помогают погасить папины долги. Но что особенно меня повеселило — так это вспышка ревности с твоей стороны. Признаю, однако, и свою вину. Видимо, я напрасно так расписывал свое восхищение Мэри Пьюджет, не добавив при этом, что у нее — одна нога.

Ты помнишь, что я рассказывал тебе о своем дядюшке Реджинальде? Тетушка Алиса была столь ревнива, что не могла выносить, если он при ней отпускал одобрительные замечания о какой-либо другой женщине, кроме нее, будь это даже такая несимпатичная особа, как, скажем, сиделка леди Эшли, Каролина. Поэтому дядюшка, во избежание семейных сцен и обид, если ему приходилось говорить о какой-либо достойной леди, непременно добавлял к своей рекомендации: «А это превосходная госпожа такая-то… Увы, у нее только одна нога».

Так вот, моя милая ревнивица Дженни, сообщаю тебе, что у весьма уважаемой мною Мэри Пьюджет «только одна нога». Причем — в высшей степени. В первый момент, когда я ее увидел, я даже не сразу понял, кто передо мной: мужчина или женщина. У этой леди, вне всякого сомнения, благородная душа, но с внешностью бедняжке не повезло. Поэтому не терзай себя, моя дорогая обожаемая Дженни: я не стану просить перевода в ее госпиталь ради воображаемых прелестей Мэри Пьюджет. Нет, не стану!

Тем более что театр военных действий теперь отдалился и затих, на фронте у русских сплошные победы. И, как мне кажется, госпиталь на передовой сейчас имеет еще меньше пациентов, чем мы здесь, в столице, на пересечении многих путей, в месте формирования новых полков и в центре разнообразных событий…

Дорогая Дженни! Я сидел, как обычно, в библиотеке и писал письмо тебе. И вдруг произошла очень странная вещь: я увидал человека, который стоял на балюстраде библиотеки и смотрел на меня сверху. Мне показалось, что я узнал его: это господин Освальд Рейнер, англичанин, близкий приятель доктора Маккингсли.