Темная сторона сексуальной революции. Переосмысление эпохи эротической свободы

У либералов возникает больше трудностей с ответом. Им хотелось бы сказать, что с этими действиями что-то не так, поскольку они инстинктивно испытывают к ним отвращение, но сценарии выстраиваются таким образом, чтобы предотвратить любую апелляцию к принципу непричинения вреда Дж. Ст. Милля, согласно которому «каждый член цивилизованного общества только в таком случае может быть справедливо подвергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно для того, чтобы предупредить с его стороны такие действия, которые вредны для других людей». Например, трудно сказать, кто пострадал от поведения человека в примере с курицей: причинить вред мертвой курице невозможно, а как могли бы пострадать другие люди, если они ничего не знают о случившемся? Мужчина просто пользуется своей сексуальной автономией, а это, как выразился Хайдт, означает, что «если ваша моральная матрица ограничена этикой автономии, то этот случай наверняка вас огорошит».

Однако не все оказываются огорошены. В частности, сценарий с курицей едва ли обеспокоит Гейл Рубин, американского антрополога и крайне влиятельного академического квир-теоретика (квир-теория возникла в 1970–1980-х годах), поскольку ее не беспокоит необычное сексуальное поведение в целом. Рубин пишет:

В западной культуре к сексу относятся слишком серьезно. Если человек наслаждается острой едой, его не считают аморальным, не сажают в тюрьму и не исключают из семьи. Но его могут обречь на прохождение через все эти ужасные вещи просто потому, что наслаждение ему приносит не еда, а обувная кожа. В конце концов, какое социальное значение имеет то, что человеку нравится мастурбировать на ботинки?[84]

Рубин радикальна в своем либерализме. Как известно, она отвергает идею «хорошего» или «плохого» сексуального поведения, интерпретируя такое морализаторство как сущностно репрессивное. По ее мнению, секс не обязательно должен включать в себя любовь или обязательства и уж точно не должен быть связан с браком или деторождением. Единственное, что имеет значение для либеральных феминисток вроде Рубин, это возможность для каждой стороны дать свое согласие на конкретный половой акт. Вся остальная сексуальная мораль должна быть отброшена. Одна феминистская организация, на раннем этапе оказавшая влияние на дестигматизацию коммерческого секса, сделала этот пункт кристально ясным, выбрав название COYOTE (Call Off Your Old Tired Ethics, «Отбросьте Свою Дряхлую Этику»).

Квир-теория Рубин многим обязана книге «История сексуальности» Мишеля Фуко, первый том которой был опубликован в 1978 году. А Фуко, в свою очередь, многим обязан работам Зигмунда Фрейда о подавлении сексуальности. Эта интеллектуальная традиция интерпретируется ее сторонниками как прогрессивный подрыв буржуазных сексуальных норм, которые исторически служили тому, чтобы люди с нетипичными сексуальными интересами либо не допускались в респектабельное общество, либо, вынужденные скрывать свое подлинное сексуальное «я», навсегда оставались несчастными. Знаменитый лозунг парижских студенческих протестов мая 1968 года Il est interdit d’interdire! («Запрещено запрещать!») лаконично выразил суть этой позиции и стал очень популярным в последующие десятилетия, когда его взяли себе на вооружение феминистки, стремящиеся освободить женщин и женское удовольствие от традиционных сексуальных норм. Именно поэтому либеральному феминизму кажется, что Фрейд, Фуко, Рубин и женщины вообще заняты одной общей борьбой: «мы» (революционеры) против «них» (традиционалистов). Liberté, Égalité, Sexualité! Свобода, равенство, сексуальность!

Но я хочу предложить другую концептуальную рамку. Здесь речь также будет идти о классовой борьбе, однако не между революционерами и традиционалистами, а между двумя другими очень разными группами людей с очень разными интересами.

Свободный секс-рынок

Критики капитализма свободного рынка справедливо отметили, что в обществе, раздираемом вопиющим неравенством в распределении богатства и власти, наслаждение свободой не является доступным всем в равной степени. В 1931 году экономический историк и социалист Ричард Генри Тоуни писал: