Темная вода

Он все еще тянулся к шпингалету, когда бабушкины пальцы на его плечах сжались, причиняя боль.

– Вадик, отойди от окна, – велела она глухим, незнакомым голосом. – Отойди, внучок. Это не мама…

– Да как же не мама? – Он злился, пытался вырваться, но бабушка держала крепко. Он и подумать не мог, что в ней еще осталась такая сила. – Это же мама! Неужели ты не видишь?!

– Женечка… – Бабушка встала между ним и окном, своим грузным телом отгородив его от мамы. – Доченька, уходи. Христом богом тебя молю, не трогай его!

– Он мой сын! – От маминого крика зазвенели хрустальные бокалы в буфете. – Дай мне войти! Пусти меня к моему сыну!!!

Вадик вырвался, юркнув под беспомощно раскинутые бабушкины руки, кинулся к окну, прижался к стеклу ладонями и носом, как маленький.

– Мамочка, что с тобой? – Он уже начал понимать. Осознание чего-то страшного и непоправимого просачивалось в него, как просачивалась сквозь щели в подоконнике холодная озерная вода. А по маминым щекам, белым как мел, текли слезы. Или это тоже была озерная вода? Тонкие, полупрозрачные руки потянулись к ожерелью из кувшинок, сминая, кромсая лепестки, расцарапывая черными когтями белую шею. Там, под ожерельем из кувшинок, виднелся рубец, багровый, страшный рубец, как у висельника… Вадик зажмурился.

– Женя! Ты пугаешь его, Женя! Ты пугаешь своего мальчика!

Если бы не бабушкин крик, он бы, наверное, потерял сознание, но крик этот помог ему устоять, удержаться на ногах, смотреть и запоминать.

Черноты в маминых глазах на мгновение стало чуть меньше. И черных когтей больше не было, и страшного рубца на белой шее. Мама замерла, глядя на него одновременно с тоской и нежностью, а потом отступила от окна и растворилась в темноте. Теперь уже закричал он, страшным, нечеловеческим криком закричал и бросился к двери, чтобы догнать, чтобы остановить.

Бабушка его не пустила, обхватила сзади, крепко-крепко прижала к себе, зашептала на ухо что-то успокаивающее. Она не отпускала его от себя до рассвета, а утром, когда Вадик уже почти обессилел от слез и крика, велела:

– Одевайся!

Она привела его к запретному озеру. Темная вода – так его называли все загоринские мальчишки. Никому из них не разрешалось ходить к Темной воде, потому что здесь жила ведьма. Вот к ведьме бабушка его и привела…

Дом оказался светлым и уютным, совсем нестрашным. На просторной террасе, прямо на досках, в обнимку с огромной собакой сидела девочка. Она была еще совсем маленькая, при обычных обстоятельствах Вадик даже не обратил бы на такую мелюзгу внимания, но после минувшей ночи мир казался ему болезненно ярким и болезненно острым. Таким острым, что об него можно легко порезаться. На девочке было красное платье в белый горох, точно такое же, как на кукле, что лежала тут же на полу. Ее светлые волосы были заплетены в две смешные тонкие косички, а глаза казались зелеными-зелеными, как приозерная трава. Она смотрела на Вадика очень внимательно, смотрела и молчала. Он тоже молчал. Он больше не хотел разговаривать. Он хотел обратно в свою комнату. Там бы он дождался ночи, дождался маму…

Собака тоже смотрела на них с бабушкой очень внимательно, переминалась с лапы на лапу, со стуком била по деревянным доскам длинным, в шишках репея хвостом. Собака нравилась Вадику куда больше девчонки с косичками. Понравилась бы… если бы прошлая ночь не перевернула всю его жизнь с ног на голову.

– Здравствуй, Нина, – сказала бабушка. Она снова защищала Вадика своим телом. Только на сей раз не от мамы, а от собаки. – Где Силична?

Девочка с косичками ничего не ответила, Вадику показалось, что она даже не поняла вопроса. Мелюзга! Что с нее взять? Но им не потребовался ее ответ, дверь дома открылась, и на террасу вышла старуха. Она была старше его бабушки. Старше, ниже ростом, суровее. Словно бы мимоходом старуха погладила по голове сначала девочку, потом собаку, и Вадик подумал, что, если она попробует погладить и его тоже, он закричит, заорет во все горло.

Она не стала, даже не глянула в его сторону. Она смотрела только на бабушку.

– Что? – спросила вместо приветствия. – Она приходила?

– Сегодня ночью. – Бабушка положила ладони Вадику на плечи, и вес их показался ему неподъемным. – Стучалась в окно, просилась, чтобы впустили. Чтобы он впустил. – Пальцы на плечах сжались, превращаясь в тиски. – Я едва успела.

– Ты прогнала мою маму, – проговорил Вадик злым шепотом. – Она хотела ко мне, а ты ее прогнала!

В этот момент он ненавидел весь белый свет: и этих старух, и эту девчонку с косичками, и эту лохматую псину. Как же он их ненавидел!

– Я говорила с ней. – Старуха скрестила на груди сухие, похожие на ветки мертвого дерева руки. – Она не хочет уходить. Не может оставить его одного.

Бабушка всхлипнула, хватка ее ослабла, а дыхание сделалось тяжелым и свистящим.

– Она снова придет, да?

Пусть бы пришла! Почему в бабушкином голосе столько страха, когда речь идет о его маме?!

– Она придет. Она станет приходить раз за разом, пока не сорвется. – Лицо ведьмы было суровым. – А он, – она ткнула в Вадика крючковатым пальцем, – впустит ее в дом.