Родители долго искали этот охотничий домик в лесу. Исколесили область вдоль и поперек, исполосовали красной ручкой две карты, а уж сколько людей опросили по дороге – не сосчитать. И вот, наконец, добрались.
Сколько Слава себя помнил, они ездили по стране на стареньком автомобиле, останавливались в таких вот малопонятных местах, жили недели две или в лучшем случае месяц, затем срывались с места – и мчали, мчали по бесконечной линейке дорог к очередному лесу. Нескончаемое путешествие длинною в жизнь.
В девять лет Слава еще не задавал вопросов, ему казалось вполне естественным их постоянные перемещения. Он любил спать на заднем сиденье автомобиля, любил просыпаться в незнакомых местах и особенно любил лес – не тот банальный, изученный людьми вдоль и поперек, куда ходят лесники и искатели приключений, а настоящий древний лес, раскинувшийся так глубоко, что только один человек из ста доберется до его тайн. Родители вот умели добираться. Они оставляли автомобиль где-нибудь на обочине безымянной дороги, брали рюкзаки и ныряли в тени деревьев. Шли час, два, три, упорно и молчаливо. Разве что иногда мама напевала тихонько детские песенки про мамонтенка, Умку, усталые игрушки. Её голос гармонировал с лесными звуками, сливался в единое целое. Славе казалось, что этими песнями мама выкладывает тропинку в нужном направлении. Но это, конечно, были сказки.
В конце концов, находилась полянка, на которой родители останавливались и раскидывали палатки. Или – реже – такие вот заброшенные и нелюдимые охотничьи домики. Если родители останавливались, это означало, что путешествие на короткий срок завершилось. Что было потом? Слава особо не понимал. Они вроде бы жили обычной жизнью: папа собирал ягоды и грибы, иногда рыбачил или охотился. Мама готовила еду и в течение дня занималась со Славой образованием. В школу он не ходил (и в тот момент даже не знал, что это такое), но ему некуда было деться от таблицы умножения, формы слов, правописания и окружающего мира. Правда, к скучным занятиям прибавлялись и весьма интересные. Например, папа учил стрелять из лука, ставить капканы и рыбачить. Мама учила разбираться в ягодах и грибах.
– Когда-нибудь ты станешь таким же странником, – говорили они. – Это пригодится, поверь.
Он верил безоговорочно, потому что родители были центром вселенной и непререкаемой величиной.
Но они его не всегда слушали. Например, этот дом Славе не понравился, но папа даже ухом не повел. Поднялся по скрипучим ступенькам, открыл дверь, заглянул в сырой полумрак и удовлетворенно обратился к маме:
– Поднимай вещи!
Слава зашел последним. Он сразу понял, что здесь ему не удастся уснуть. Дом отталкивал, таил в себе скрытую угрозу. Слава дотронулся до деревянной двери в кухню и почувствовал болезненный укол в подушечку большого пальца. Вскрикнул, засунул палец в рот.
Тут же рядом оказался папа.
– Дай-ка сюда! – он схватил сына за руку, принялся разглядывать большой палец в неярком свете лампы.
Слава увидел набухающее красное пятнышко и торчащую занозу. Папу почему-то это очень обрадовало. Из нагрудного кармана рубашки он вытащил миниатюрные щипчики и, щелкая ими, стал приговаривать:
– А мы вас вот так! А вот не уйдете! Тамара! Тома, посмотри, что здесь! Не ошиблась старая карга, наводку правильную дала!
Наверное, он имел в виду бабку в последней деревне, что встретилась им по пути. Бабка шла вдоль дороги, папа окликнул ее, остановился, выскочил из машины с раскрытым атласом дорог. Она была недовольна, эта бабка, скалила желтые зубы, размахивала руками, будто бы пыталась отговорить папу ехать дальше. Но в конце концов она сдалась и ткнула в атлас пальцем.
…Мама смазала ранку от занозы зеленкой и отправила Славу в одну из комнат, где из всей мебели стояли только диван и старое фортепиано. Слава слышал, как родители что-то горячо обсуждают. Потом к нему зашел папа и позвал на улицу, разжигать костер в ржавом мангале.
Уже ночью Славе расстелили на диване, который оказался скрипучим, и вдобавок где-то в области поясницы больно впивалась пружина. Слава лежал без сна, следил за пятнышками света и чего-то боялся. Сам не знал, чего именно. За дверьми, в глубине скрипучего старого дома, ходили и переговаривались, смеялись и шумно передвигали мебель. Потом стало тихо, но свет – Слава видел – не угас.
Слава думал, что не спит, но почти наверняка проваливался в беспокойную дрему. Ему привиделось, будто деревянные стены комнаты ощерились тонкими кривыми занозами, которые окружили диван со всех сторон, впились кончиками в кожаную обивку. Еще немного – проткнут одеяло, доберутся до Славы, до его кожи и потом ещё глубже…
Из дремы его выдернул яркий блик света, просочившийся сквозь закрытые веки. Слава открыл глаза и увидел папу, который размахивал горящим факелом из стороны в сторону. Рваные языки огня лизали заостренные пики заноз, торчащих из стен. Это были реальные занозы, не из сна. Они чернели, сгорали, торопливо втягивались обратно в стены.