Темная волна. Лучшее 2

Она стала алкоголиком, агонизирующим в приступе белой горячки, – для которого зеленые черти играли на скрипке, заставляя отплясывать вприсядку. И она отплясывала. Отплясывала с яростью, с желанием угодить, а улыбка Гуинплена раздирала ее лицо. Она была старушкой, желавшей сварить борщ из молока и собственной сморщенной руки, которая никак не поддавалась тупому ножу. Чужое безумие впитывалось в ее мозг, отделить собственное сознание от бури образов было почти невозможно.

Рита медленно развернулась и осторожно пошла к выходу, старательно обходя каждую человеческую тень, встречавшуюся ей на пути. Наклоняла голову, чтобы не задеть лоскуты саванов, но все же не увернулась от холодной ступни повешенного с желтыми грибковыми ногтями, скользнувшей по ее лицу.

За воротами в мир вернулись летние краски, а безумные многоножки перестали копошиться в ее мозгу.

Рита глубоко дышала, до красноты растирая влажной салфеткой лицо, стараясь очистить кожу от прикосновения смерти. Отвернувшись от ограды, от призраков, запертых в солипсизме своих диагнозов, скользивших сквозь морок и туман по территории лечебницы.

В памяти всплыла где-то вычитанная фраза: «Если у вас паранойя, это еще не значит, что вас не преследуют». В ее справедливость с каждой секундой хотелось верить все отчаянней, ибо к увиденному, почувствованному за оградой добавились воспоминания о слухах, бродивших по городу. Об обнаженных пациентах, привязанных к остовам кроватей, на которых нет не то что белья, но и матрасов. Потому что матрасы пациенты едят, а на белье и пижамах вешаются. Реальность, подразумевавшая уколы успокоительного, отползала с дороги фантазии, а сожранная вата, набившая желудок, была почти материальна. Она переваривалась, впитывалась в организм, становясь ее, Риты частью, – под глухие «клац-клац-клац» молотка, стучащего по инструменту для лоботомии.

Рита вернулась домой. Перешла дорогу и направилась к церкви. Мертвецы всё так же стерегли собственные могилы. Солнечные лучи, натыкаясь на сгнившие тела, проникали насквозь и выходили с другой стороны, бегали зайчиками по отвратительно живой траве, выжигали краску на крестах и памятниках, не калеча мрамор и гранит.

В церковь Рита войти не смогла. Ее кожу обожгло, как огнем, вход преградил невидимый, но плотный барьер. Она наблюдала, как тысячи заупокойных служб тянули души на тот свет, под плачь и стоны давно сгнивших родственников. Толпы людей исходили надеждами, горем и потом. Молитвы, сталкиваясь одна с другой, не долетали до нарисованного Бога. Тихое позвякивание сотен золотых колечек, цепочек, крестиков, поднесенных иконе Девы Марии, сливалось со звоном колоколов и разрывало сознание на части.

– Пожалуйста, помоги, Господи, пожалуйста, – ее мольба не долетела даже до надвратной иконы.

Она собралась уходить, но барьер исчез, растворились горюющие и молящиеся толпы. Рита вошла и сразу же об этом пожалела. Суровые лики святых сменились свиными рылами, черты распятого деревянного Христа исказила довольная садомазохистская улыбка. На алтаре гипсовые Каин и Авель трахали почти живую Еву под благословляющим взором Адама, нарисованного на стене. А Бог… Бога не было, под куполом клубилась тьма.

Захлебываясь рыданиями, Рита вернулась домой. Когда мир сузился до ее спальни, в нем не осталось ничего, напоминающего чужие мысли, инородные предметы и сверхъестественных тварей.

Почти не осталось… она очень старалась не слышать копошащееся в подполе существо.

Рита начала обзванивать родственников и друзей, интересуясь, нет ли у кого знакомой ведьмы или колдуна, – надеясь и боясь, что существо в подполе было недотыкомкой.

…Две таблетки атаракса приглушали воздействие окружающего мира. Электричка ехала в Мокшанский район, где в одной из полумертвых, забытых деревенек жила ведьма, которая несколько лет назад вылечила печень троюродному брату Риты.

От станции до деревни пришлось идти пять километров по разбитой сельской дороге и тропке, вьющейся вокруг древнего кургана. В советские времена его разрыли, обрадовавшись черепкам и гривнам, но не докопались до мумифицированных останков глубоко под землей. Девушка-призрак наблюдала за Ритой, стоя наверху холма, длинные волосы и льняная рубашка трепетали от ветра, что дул по ту сторону света, а из пустых глазниц, изъеденных тьмой, мрак ниточками проникал в мир сущий. Резко запахло падалью, впереди на дороге лежала мертвая лисица. В свалявшейся шерсти копошились черви.

Деревня была почти заброшена, только у пары домов стояли машины. Городские приехали, как на дачу, – отдыхать, вкалывая. Заколоченные окна и двери попадались чаще сушащегося на веревках белья, а запах запустения был гуще, чем аромат навоза.

На одном заборе вместе с горшками сушились человеческие черепа и тронутые разложением собачьи… нет, присмотревшись, Рита поняла: волчьи головы. Похоже, это именно то место.

Рита постучала в низкую деревянную дверь и вошла после скрипучего:

– Входи.