Темная волна. Лучшее 2

После солнечного дня глаза, еще не привыкшие к полутьме, едва различали очертания стариной мебели, кружевные занавески на низких окнах и сухонькую старушонку в белом кружевном платье, сидевшую на кожаном диване начала прошлого века. Зато сознание сразу отметило перемену: мертвый покой разливался по комнате, здесь не было ни одного сверхъествественного существа, кроме самой ведьмы. Абсолютная тишина. Рита и забыла, что это такое: не слышать призрачных мыслей, не улавливать скрежет забытых снов и галлюцинаций. Которые с каждым днем становились все хуже. Уже не накатывая волнами, а гудя на низкой ноте. Не вторгаясь в ее мир, а присутствуя в нем постоянно.

Она вздохнула с облегчением. Бабка ее разглядывала.

– Здравствуйте, я… – Рита не успела закончить фразу.

– Ну, здравствуй. Знаю я, зачем ты пришла. Принеси мне воды из колодца, старая я стала, тяжело ходить. Потом поговорим, – сказала бабка, сухим и сучковатым пальцем указав на жестяное ведро рядом с печкой.

Рита взяла его и вышла на улицу. Эффект был страшный. После минутного покоя избы изнаночный мир набросился на нее с новой силой раненого, но все еще опасного зверя. В призрачных силуэтах – едва различимых, когда она только подходила к дому – теперь Рита отчетливо видела сотни и сотни покойников, что кружили за забором. Одни переминались с ноги на ногу, беспокойно шамкали истлевающими губами, что-то бормотали себе под нос. Другие стояли неколебимые, как камни у древних гробниц, века назад вросшие в землю. Мужчины, женщины, старики, дети. Скребли отросшими в гробах ногтями твид, бархат, хлопок гниющих одежд. Сцарапывали мох и плесень, покрывавшие тела. Сдирали кладбищенскую грязь вместе с гнилым мясом. Все они чего-то ждали от ведьмы, о чем-то молили… А не дождавшись, уходили, освобождая место для других, тащившихся по тропинкам и выползавшим с погостов.

Утробный шепот толпы мертвецов вдруг разорвал дикий крик. Картинка вспышкой возникла у Риты в мозгу. Через два дома банник содрал с решившего попариться в неурочный час мужика кожу. Ошпарил его кипятком и с удовольствием и знанием дела принялся стегать березовым веником обваренное мясо. Эхо боли прошло по телу Риты. Отголосок прошлого, повторявшийся изо дня в день более ста лет.

«Я стальная пружина, я сильней под нажимом, слезы ерунда, я держу удар. Держу, держу», – слабая попытка утешиться и противостоять…

«Просто колодец и маятник. Это есть, просто есть. Все не важно. Главное набрать воды. Успокойся! Успокойся! Не будь, как маленькая. Ты псих, но это нормально. Это почти лечится. Должно лечиться. Все пройдет. Мамочка, мамочка!» – всхлипывая, она сделала шаг, другой.

«Шагай, просто шагай. Инвайт. Просто добавь воды. Жажда – ничто, имидж – все. Спрайт. Седьмое небо. Отче наш иже если на небеси…».

Солнечный свет не проходил через мутный зеленый туман, окружавший мертвых. Липкий, влажный холод окутал Риту. Напрягая все оставшиеся у нее силы, она заставила себя подойти к колодцу. Скрип журавля прибавил еще пару седых прядей под черной краской к изрядно побелевшим за минувшие дни волосам. Ей так и не удалось заглушить тихий скулеж, вылезший из горла. Когда сквозь черноту колодца она увидела две белых руки с бледно-розовыми полукружьями от слезших ногтей, вцепившиеся играючи в ведро, и улыбку бледных губ, обнажившую зеленые острые зубы. Смех утопленницы – ядовитый, вредный – завязал кишки в крепкий узел. Рита заставила себя не видеть зеленые как тина клочки волос, которые потянуло с собой наверх вытаскиваемое ведро.

Она чуть не расплескала воду, возвращаясь в избу. Бабка улыбалась беззубым ртом, глядя, как гостья садится напротив нее, не говоря ни слова.

Рита поняла все или думала, что поняла. Затравленным зверьком разглядывала образ Казанской Богоматери в углу, – с намалеванными на лике черными слезами и с чертями, вырывающими из жадных рук вопящего от ужаса младенца.

– То, чё видишь, это тот самый «тот свет». Видишь потому, что куню свою черту подставляла, – деловито шамкая, начала старуха, перейдя сразу к делу. – Черта звала, вот он и пришел.

– Я не…

– Подставляла, подставляла. Всякий раз, когда с мужиком ложилась и другого себе представляла, да не одного, и не только мужика… – Бабка мерзко хихикнула, поправила платочек и ленточку, пересекавшую морщинистый лоб. – Тьфу! В задницу, в передницу… Жидовская кровь. Все от жидовских суеверий. Это по ихнему верованию так, если любишься с кем-то, а вместо мужика себе другого представляешь, значит, черта обнимаешь, с чертом в любовь играешься.

Ведьма видела Риту насквозь.

Со всеми ее жалкими попытками казаться умнее, самоуверенней в окружении равнодушных коллег, в компании таких же бестолковых подружек, чьи головы забиты мудростью, почерпнутой на кухне.

Со всеми ее мелкими «хочу», разбивавшимися о «могу», с лотерейными билетами, покупаемыми в надежде на легкие и быстрые деньги, – и с выигрышами два раза по рублю.