Темнее ночь перед рассветом

«Возвратились», — осознал наконец Моня без радости. Его мучила головная боль от нежданной побудки, необычная суета за дверью, не сулящая ничего, кроме неприятности, так как протекала она слишком бурно. Он бросился открывать дверь, боясь, что её разнесут вдребезги.

Кроме взволнованных лиц Альфреда Самуиловича и Боцмана, Моня рассмотрел в полумраке стоявших за ними незнакомых людей, что ему очень не понравилось. Всё время его и Зигмантовича прятали даже от белого света, а тут явились нежданные незнакомые гости! Было отчего встревожиться и насторожиться. Не случилось ли чего?

— Включи свет, Эммануил, — сухо сказал Зигмантович. — Заспал ты, я вижу.

В ярком свете, ожёгшем глаза, Моня отчётливее рассмотрел двух незнакомцев. За ними прятался Школяр.

«Что бы случилось?.. Неудача? Осечка? Не тех откопали? Или нас накрыла банда конкурентов? — Эти короткие пугающие мысли проскочили в его мозгу, но Моня сдерживался, даже нашёл в себе силы кивнуть на приветствия неизвестных людей и подумал: — Значит, не всё уж так плохо…»

Он отошёл от двери и плюхнулся, не чуя ног, на рундук.

Между тем Боцман и Школяр услужливо подставили незнакомцам стулья, с почтением рассаживая тех в тесной каюте. Обустроились сами по углам. Смущённый, не похожий на себя Зигмантович не лез наперёд, как обычно, прижался где-то за спиной Боцмана. Моня сообразил, изучая поведение ворвавшихся, что в расстановке сил наступили серьёзные изменения. Незнакомцы, два новых человека, были здесь главными, и все крутились теперь вокруг них. За ними было последнее слово, а пока они оба с интересом рассматривали Моню, словно верующие фанатики — икону великого святого в церкви. Моня распухал от почтительного внимания и восхищения, сверкавших в их глазах, превращаясь сам в некую фигуру идола.

Один из незнакомцев — молодой, похожий на цыгана, с золотым зубом во рту и кудрявой шевелюрой — сверкал чёрными глазами и всё время цокал языком, словно оценивал жеребца, что не особенно нравилось Моне — его даже начало знобить. Цыган щёлкал зубом, готовый укусить, и всё время плевался на пол от чрезмерного удовольствия.

Другой, маленький, без возраста (уже лет под сто), но шустрый и в кепочке-шестиклинке, только зыркал из-под маленького козырька на Моню и помалкивал. Лица его Моня так разглядеть и не смог, как ни старался. Оно ускользало змеёй.

Про Боцмана и Школяра нечего было и говорить: всё было написано на их физиономиях. Они цвели и млели от удовольствия.

Молчание и всеобщее любование начало смущать Моню.

— Альфред Самуилович? — сам подал голос он, отыскав Зигмантовича за спинами воров, но замер.

Старец в кепочке вдруг расцвёл в улыбке и неловко протянул Моне сморщенную ладошку лопаткой, должно быть, желая ближе познакомиться:

— Благодарствуем вам за помощь, Великий Ясновидящий!

Он опустился на колени и начал целовать Монины руки, которые тот не знал куда деть.

— Я нисколько не сомневался в вашем таланте, но только теперь, когда сам стал свидетелем чуда, каюсь в грехах и преклоняю перед вами голову.

Моня опешил, потерял дар речи, да и если бы язык нашёлся, вряд ли он смог бы вымолвить что-либо путное. Руки старца были холодны, как смерть, но он не находил сил высвободиться.

— Не думал, что вы так молоды, так красивы! Не носите ни бороды, ни усов!.. А столь величественны! Наделил вас Господь…

— Я переоделся, — приходя в себя, признался Моня, — моё молельное платье и всё остальное здесь, в чемодане… Если не верите и хотите взглянуть…

— Хотелось бы, хотелось зреть вас во всём величии, — запищал старец в кепочке и представился: — Меня кличут Сансоном и, прошу прощения, прибыл я сюда, в эту Тмутаракань от Князя с его ещё одним поручением и нижайшей просьбой.

— Как?! — искренне удивился испугавшийся Моня. — Всё в порядке?

Зигмантовичу хватило ума, чтобы высунуться, наконец, из-за широких плеч цыгана, протиснуться поближе на помощь ученику-приятелю. Он явно подавал Моне какие-то невразумительные знаки.

— У нас ещё двое братков в этих краях раньше пропали, — хлопнул весело Моню по плечу цыган, сверкая зубом, и заржал, давясь смехом, — в жмурки решили с нами поиграть, хитрецы… Те, которых ты нашёл, посланы были их отыскать. Разобраться, что случилось. Но пропали и они, сгинули!

Сансон коротким жёстким взглядом одёрнул весельчака, и тот мигом прикусил язык, будто в стенку влип.

— Если у вас такой талант, — запищал старец, усмирив цыгана и развернувшись к Моне, — не могли бы вы побеспокоиться ещё раз и сотворить новое чудо? Уж очень интересны нам судьбы ещё двух пропавших. Где они? Откопать бы и их надо… Пусть в гробах, но что поделаешь…

— И смерть страшную приняли! — не утерпев, взревел цыган. — Это что же в этих тихушных краях таится? Губят людей неповинных да жгут, чтобы пепла не оставлять!

— Цыц! — поморщился старец. — Тебе, как смотрящему, раньше бы всё знать следовало, когда молодцов посылал. А ты и обстановки не разнюхал! Губы развесил! Вот и висят эти две жизни на тебе.

— Да я за них землю насквозь разрою, а поганцев найду и счёт с ними сведу! — взревел, подскочив со стула, цыган.