Уговаривать зрителей нужды не было, оба, словно зайцы, выпрыгнули наружу. Зигмантович вышел следом и, прислонившись к двери, встал на страже.
— И мы ему ничем не поможем? — Глаза у Боцмана слезились.
— Мы сейчас бессильны, — жёстко отрезал Зигмантович. — Но я думаю, он справится. Если, конечно, тёмные силы, которые унесли жизни тех двоих, не гуляют поблизости. Они, несомненно, препятствую этому.
— Почему? — подозрительно спросил Школяр: он не был таким впечатлительным, как его старый слезливый товарищ, и относительный порядок в своей психике сумел сохранить.
— Потому, что они ещё живы! — грозно сказал Зигмантович. — А души остались неотомщёнными и гневно протестуют.
— И он знает, кто это сделал? — кивнул Школяр на закрытую дверь каюты.
— Знает и расскажет, если победит!
— Сколько же вам платят за это? — высунулся любопытный Боцман.
— О Боже! — воздел в потолок руки Зигмантович. — Вот благодарность чуду! Вот оно — ничтожество и мерзость людей!
Но, сменив гнев на милость, он наконец снизошёл опустить очи, полные скорби и тоски, на ничтожество:
— Милейший Боцман, мы никогда не назначаем цену. Это не входит в наши цели. Чудо, дарованное Ясновидящему Господом, неоценимо! И не нам его измерять.
— Как? — не выдержал даже поражённый Школяр. — Вы бессребреники?
— Да, — скромно опустил глаза Альфред Самуилович. — Мы довольствуемся тем, чем нас сами наградят люди. Господь учил: дают — бери.
Когда братва по команде Зигмантовича с опаской и любопытством вошла в каюту, Ясновидящий всё лежал распростёртым на полу. Зигмантович приложил ухо к его груди и произнёс загробным тоном:
— Великий приходит в себя. Но потребуется ещё не менее часа, чтобы он восстановился полностью. Вас же попрошу готовиться. Нужны крепкие люди, охрана и всё необходимое для рытья и транспортировки двух трупов. Настанет ночь, когда вы управитесь, а вам, я полагаю, надо ещё опознать своих?
— А как же?.. — удивился Школяр.
— Я предвидел. Но не сюда же вы их привезёте? — недоумевал Зигмантович. — Здесь место стало святым, сюда запрещено мёртвым грешникам.
— Найдём, пожалуй, место несчастным, — буркнул Боцман, — можно их пока ко мне домой, Михалыч?
Школяр, не возражая, кивнул головой и уставился на Зигмантовича:
— А вы, любезные гости, на эксгумации присутствовать не желаете?
— Омоете, в церкви отпоёте, только тогда. И то можно лишь мне. Ясновидящему всё это запрещено. Он и так сегодня вошёл в такую нирвану и бился с такой великой чернью с того света, что едва дышит. Лучше помогите мне уложить его на рундук и потеплее накройте. Он весь холодный.
— Что так? — не унимаясь, любопытствовал Боцман.
— Тяжек его труд, — скорбно констатировал Зигмантович и с большой любовью склонил голову на грудь безмолвствующего ученика. — Такой божий дар даётся единицам, но сколько сил и здоровья он отбирает! А мой ученик, гляньте на него, тощ и тщедушен. В нём велик только дух.
Школяр и Боцман прикусили языки и больше ртов не открывали, покинув, как покорные грешники, каюту.
Зигмантович тут же щёлкнул внутренним замком и, закрыв дверь, грохнулся на рундук напротив возлежавшего Ясновидящего.
— Ну хватит! — крикнул он тому. — Талант! Всё удалось прекрасно! Эммануил, ты сыграл сегодня одну из лучших своих ролей! Я горжусь тобой. В московские театры тебе пора! Проговорилась твоя Циля о желании твоём перекочевать в оперетку. Ты будешь там выше всех на голову! Но у тебя враз появятся враги. А это нервы, дрязги, интрижки, подсиживание. Ты к этому не готов. У тебя талант другой. Ты — король Тьмы!
— Тьмы? — удивился и испугался Моня, уже сидящий на кровати и переодевающийся.
— Вот чёрт! Когда много говоришь умного, обязательно закончишь какой-нибудь дурью. Извини. Ты творец добра! Король Света! Так я хотел сказать.
И он, не сдерживая эмоций, обнял друга, который сам бросился в его объятия.
Они помолчали. Пришли в себя. Пришло время холодного рассудка.
— Аванс у нас в карманах и честно поделён, — произнёс Зигмантович. — Собственно, делать нам здесь нечего. Можно было бы, как обычно, махнуть уже домой. Поезд вечерний имеется. Я навёл справки. Но! — Он поднял перст вверх. — Предстоит ожидание эксгумации и опознания. Лишь после этого они простятся с нами. Следовательно, мы вынуждены бездельничать.
— Они ещё придут? — вздрогнул Моня.
— Да, запамятовал, чёрт возьми! — опять подскочил Зигмантович на рундуке. — И это всё от твоего искусства! Как сыграно! Ты прибавляешь с каждым разом! А что ты кричал на иврите?
— Выучил новые молитвы, — скромно опустил голову Моня.
— Молодец! Без понуканий работаешь над своим творчеством. Если я и чуть-чуть, — Зигмантович ущипнул тонкими пальцами бок товарища, — сомневался в тебе на первых порах, то это давно растаяло. А сегодня!.. Ты сотворил настоящее чудо!
— Полноте… — скромно сдержался Моня. — Вы-то всё прекрасно знаете! Какое чудо? Всё практически выполнено вами.