Темнее ночь перед рассветом

— Друзья мои! — воскликнул он, выбив пробку и разливая шампанское по бокалам. — Оставим все неприятности за бортом этого теплохода, подымем бокалы и воздадим должное удаче, чтобы она сопутствовала вам в дороге! До новых встреч и крепкое наше содружество!

Умел говорить Паук, что тут добавить? Все запрокинули бокалы, не заметив, как тихо приоткрылась дверь и так же тихо затворилась за вошедшим — молодым кудрявым человеком с длинноствольными пистолетами в обеих руках.

— Музыкант? — успел удивиться Паук, и это стало его последним словом.

Выпущенные в грудь две пули скрутили его тело и без стона свалили наземь.

Следующей ударилась о ковёр голова Сансона, который только и успел раскинуть тонкие руки, будто пытался схватить убийцу.

Моня издал нечеловеческий вопль, и это его сгубило. Прерывая крик, Музыкант одним выстрелом уложил его тело к остальным, мельком скользнул взглядом по Зигмантовичу, выронившему бокал, разлетевшийся вдребезги, но этих мгновений хватило Зоре Бессарабскому, чтобы броситься за шкаф, выхватить пистолет и, не целясь, разрядить всю обойму в живот Музыканта. Тот переломился и медленно упал к Зориным ногам.

— Руки вверх, стволы на пол! — влетел в каюту с пистолетом в руках старший лейтенант Ковшов.

Зоря послушно отбросил оружие.

— Всё кончено, начальник, — хмыкнул он. — Взбесившийся зверь отправил бы к праотцам всех, не опереди я его.

— Ты спас нас! — трясся от ужаса Зигмантович, отыскивая на ковре среди разметавшихся тел свой портфель. — Ты спас нас!..

— Кого он спас? — опустил пистолет старший лейтенант. — Одного тебя?.. — но, услышав глухой стон и потеряв осторожность, Ковшов наклонился над Музыкантом.

Жестоким ударом ноги Зоря отбросил его в угол каюты и нырнул в распахнутую дверь.

— Стой! Стрелять буду! — вскочил на ноги Ковшов и бросился вслед, но гулкие шаги уже далеко грохотали в длинном коридоре.

Когда Владислав выбежал на палубу, сбежавшиеся пассажиры, облепив перила, невразумительно крича, указывали руками вниз:

— В воду прыгнул!

— Утонул!

— Выплывет, никуда не денется!

— Головой вниз — не уцелеть!

Подбежавший опер Матвей Михайлов ткнулся в спину Ковшова:

— Упустил, старлей?

— С палубы сиганул! — хмуро кивнул Ковшов. — Матвей, организуй поиски и дежурство на набережной. Я вернусь в каюту. Там один живым остался. Опрошу и присоединюсь.

— Вызвать полковника Квашнина?

— Звони, — и добавил громче: — Срочно звони!

* * *

Забрав останки, которые отдали эксперты после исследований для похорон, уцелевшая братва Паука (в значительном уже меньшинстве) свезла их, упакованных в дорогие деревянные ящики, на свою базу-стоянку «Усадьба». Здесь, на окраине города, в бывшем логове Паука, в гостинице-ресторане должно было состояться отпевание усопших. Для этого никто не приглашался, однако народ начал собираться с утра. Отпевать покойников взялся попик, знакомый братве и самому Пауку с давних пор. Он находился у главаря почти на постоянной службе: работы хватало.

Там же, рядом с залом, где шла служба, в помещении поболее накрыт был щедрый стол для поминальщиков. Боцман не стал соблюдать традиций, решил не ждать срока, когда хозяина и друганов в землю опустят, велел поставить спиртное на столы и всех желающих не останавливать. Возлияние началось без команд и особых тостов, ограничений никаких, так что многие, если не все, причастившиеся тут же и заночевали бы. Во всяком случае, всё к тому и шло, не запылай вдруг «Усадьба» разом со всех углов. Пьяная братва рванула к дверям и окнам, но те оказались накрепко припёрты снаружи. Так, под пьяный мат, стоны и проклятия задыхающихся, «Усадьба» сгорела полностью, до последней головешки. Пожарные приехали, когда растаскивать баграми уже было нечего. Зеваки, что сбежались на пожар, ничего сказать не могли, так как ничего не видели и не знали. Невдалеке от пожарища остановился ненароком проезжавший «бобик» из какого-то зачуханного колхоза. Ни милиция, ни пожарные, конечно, на него внимания никакого не обратили. А если бы обратили, то заметили б жгучие глаза Зори Бессарабского и его ядовитую, зловещую улыбку…

Явное и тайное

Радостный рыжий помощник с весёлыми искорками в глазах и с неисчезающей с полных губ улыбкой докладывал Главе области Жербину обо всех происшествиях, событиях, приезжающих гостях и предстоящих деловых и торжественных встречах-совещаниях. Ласковое, тёплое солнце, проникая в полураскрытое окно, лучиками бегало по подоконнику, по столам, стульям, стенам, лезло в глаза и щекотало Главе нос, быстро отвыкший от московских холодов, туманов и простудных ветров. Родное солнышко грело душу, отчего на сердце у новоиспечённого Главы области было беззаботно и даже легкомысленно.