Темнее ночь перед рассветом

Он сидел, вполуха слушая доклад помощника, потягивал приятный горячий чай из любимой розовой фарфоровой чашки. За окном что-то зашумело, зашелестело, оно само собой ещё немного приотворилось, и с подоконника в кабинет неловко свалились два белых голубя. Помощник насторожился поначалу, но, увидев птиц, растерялся, не зная, что предпринять. Голуби между тем огляделись, освоились и без стыда и совести завели любовные перепевы чуть ли не на столе Главы.

— Оль! — позвал помощник и бросился шугать птиц.

— Пусть себе, — остановил его Жербин. — В народе говорят, это к счастью. Ангелы, души счастливых с небес на грешную землю спустились. Кроме добра, они ничего не приносят.

— Веруете, Анатолий Петрович? — удивился помощник.

Но влетела секретарша, распахнув дверь, птицы, испугавшись, поднялись и вылетели в окно.

— Долго рассказывать, — отмахнулся Жербин. — Вот будет свободное время, Алексей, выберемся на лодочке, посидим у костерка на бережку. Может, что и расскажу.

— Дождёшься у нас выходного! — всплеснул руками жизнерадостный помощник и поднял над собой здоровенный блокнот. — Вот! Всё до конца месяца наперёд расписано. Поездки, встречи, совещания…

— Так есть ещё третья неделя, — хитро сощурив глаза, усмехнулся Жербин.

— Откуда?

— А ты подумай. — Глава лукаво отвернулся.

— Если только ночами…

— Угадал, Алексей, — усмехнулся Жербин, любуясь голубями за окном. — Накопилось бумаг за время моей поездки в столицу. Я это быстро раскидаю. По работе соскучился, аж мускулы гудят. Вот срочно к корабелам надо да порты на Волге глянуть. Кто, где, чем и как занимается? Гляжу, своих-то растеряли, почти и нет. Всё заезжие бизнесмены-купчики. Им наши интересы побоку. Они только купили, уже ищут, кому перепродать. Вот весь их расчёт. Интересом к развитию производства не пахнет.

— Москвичи, питерские, другие варяги прут дуром, почти всё скупили, — кивал помощник.

— А законно?

Тот неопределённо пожал плечами.

— Ты пригласи мне по этим вопросам прокурора области. Только пусть подготовится.

— А Юрий Фёдорович уже звонил сегодня до восьми, напрашивался на экстренную встречу.

— Что случилось?

— Что-то неординарное, но не экстренное.

— Хорошо. Приглашай сейчас же. Пусть подъезжает. А то потом начнётся планёрка и обычная текучка.

— В коридоре народ сидит, Анатолий Петрович, — поднялся помощник, — все желают попасть к вам до совещания.

— Дай-ка список. Взгляну. — Жербин пробежал листок глазами. — Зови Тараскуна, а там видно будет. Хватит чаи распивать.

Помощник кубарем выбежал из кабинета, улыбки как не бывало.

Немного прошло времени. Недолго был в столице Жербин, а изменился, совсем чужим человеком стал, словно из стали. Не узнать прежнего, весёлого добрячка.

Тараскун вбежал в кабинет, будто дежурил у дверей, поздоровался коротко, поздравил с назначением.

— У меня несколько неотложных вопросов, Анатолий Петрович… — залистал он свой блокнот.

— Я готов, — не спускал с него глаз Жербин.

— Народ у меня до полуночи по средам в приёмной на стульях спит, дожидается, когда прокурор примет. Накопилось разного в людях, челобитные несут на местное начальство.

— Это всегда так к новому. Единственное пожелание, чтобы и через месяц-два их поток не иссяк.

— Я гадаю, когда спадёт напряжение, а вы — наоборот, — изумился Тараскун.

— Вот этого бойтесь! — Жербин встал из кресла. — К нашему Дьякушеву, когда его назначили, тоже народ толпами валил. Он им реки молочные, берега кисельные сулил! Грозился мясом дешёвым рынки завалить. И завалил. А через год не осталось в области скота. И кормить людей стало нечем… Дело кончилось тем, что погнал его народ. Вот послушайте, что в газете прописано: «В связи с непоследовательностью и нерешительностью в проведении в жизнь решений Верховного Совета и Правительства РСФСР, а также беспринципной позицией во время попытки государственного переворота, выражаем недоверие товарищу Дьякушеву Ивану Даниловичу и предлагаем сложить с себя полномочия»… Это обращение к Ельцину. И оно было удовлетворено.

— Кстати, Анатолий Петрович, у меня по Дьякушеву информация.

— Он в Москве, пристроился где-то в Моссовете или в торговле, точно не знаю.

— Ясное дело. Придётся его приводом оформлять.

— Это что же? Не арест ли готовите?

— Да есть за что. Однако за это суд не посадит. Пусть погуляет, пока все материалы соберём.

— Мне докладывали, он за бесценок дачу обкомовскую скупил и мебель, что там находилась. Но вроде как шум пошёл, сам всё добровольно возвратил в кассу совхоза.

— Было дело.

— А что же ещё?

— Тайна следствия… Я извиняюсь, что всё говорить не могу, да и не хочу, доказать ещё многое надо, но уголовное дело против Дьякушева мною возбуждено. По другим, более серьёзным основаниям. Милиция и мы сейчас этим занимаемся. Вот только доказательства начинают загадочно исчезать.

— Люди, что ли?

— Помните об убийствах в банке?

— Ну как же? Куртлебса тогда арестовали.

— Скончался Куртлебс в камере.

— Как? Молодой совсем!

— Повесился. Врача вызывали. Спасти не удалось. А свидетель был важный.

— Записку оставил?