Темное дитя

– Ну вот она я. Дальше что?

– Я, это… бекицер… Ну сама ж знаешь, как я к тебе отношусь, – забормотал скороговоркой Мендель-Хаим. – Бекицер, я ж только хотел…

– Бекицер, значит?

Аграт выпрямилась так резко, что верхняя пуговка ее блузки отскочила и весело запрыгала по дорожке. Гордо откинув голову, Аграт шагнула навстречу оторопевшему Мендель-Хаиму.

– По-быстрому, так по-быстрому! Целуй меня, миленький, я вся твоя! – Раскрыв объятия, Аграт угрожающе надвинулась на него.

Мендель-Хаим побледнел, сдавленно пискнул: «Ой, мама!», развернулся и рванул в дом. Через минуту мы услышали, как хлопнула входная дверь.

– Уфф! – Аграт устало уронила руки. – Давно бы так! А то хочу-хочу, а чего хочу, сам не знает. Вылезай давай, – последнее явно относилось ко мне. – Сигарету дать? Только учти, у меня с ментолом.

– Давай! – Я с облегчением затянулась. – Аграт, а что было б, если бы он тебя поцеловал?

– Что-что… Помер бы на месте, чего ж еще. В книгах, между прочим, написано.

– Так чего ж он, не учил, если в книгах?

– Кто его знает. Может, учил, но забыл.

* * *

Я-то считала, что стоит мне только добраться до Иерусалима и отыграть назад продажу квартиры, как все сразу встанет на свои места.

Фиг!

Тёма отказывалась превращаться обратно. По-прежнему лежала в постели, как цемах, и ни на что не реагировала.

Я выла над ней белугой, звала ее, брала на руки, целовала клейкие зеленые листочки, гладила тонкие упругие веточки и бугристую шершавую кору.

Все без толку. Она оставалась немой и неподвижной.

Приходилось учиться любить ее такой, как есть.

– Непонятно, с чего этот поц решил, что у сотворенных в сумерки прав меньше, чем у прочих, служащих Всевышнему Богу. Я его, во всяком случае, этому не учил, – произнес рав, когда мы все вместе сели обедать.

Запах от супа с клецками шел такой, что голем, разливая его по тарелкам, прицокнул от восхищения языком. А уж как дошло до фаршированной рыбы…

Вот только у меня совершенно не было аппетита. Вкусные запахи вызывали тошноту.

– В сумерки? В какие еще сумерки?

– Считается, что нас, бесов, Бог сотворил последними, под конец шестого дня, когда солнце уже садилось.

– То есть фактически уже в субботу?

– Ну да, где-то между зажиганием и шкиёй.

– Быстро Он, однако, управился. Неудивительно, что с вами теперь столько проблем.

– Неудивительно, что у нас теперь столько проб-лем, – поправила меня Аграт. – Он не успел нас завершить, оставил, так сказать, некую неопределенность. Благодаря этому у нас теперь полная свобода, принимай облик какой захочешь, да и в моральном плане нет особых ограничений.

– Так здорово же! – восхитилась я.

– Как сказать. Пока научишься держать себя в рамках, особенно первые двести-триста лет, таких дел понаделаешь! Все время выходишь из берегов, эктоплазма из тебя так и прет, как гейзер из-под земли! Все тебе важно, нужно и интересно, все хочется посмотреть, попробовать, во все дырки влезть. Причем хочется всего сразу, одновременно, сию секунду и до зарезу. Иные так и теряют сущность навсегда, разлетевшись по миру мелкими песчинками и не собравшись потом обратно. Другие всей массой своею забьются куда-нибудь в дыру, в бездну, в чье-то расстроенное сознание и застревают там на годы и десятилетия.

– Так, а родители куда смотрят? – возмутилась я.

– Ты поди за ним уследи, если через пять минут не знаешь, где оно и на что в данный момент похоже. А когда оно еще и в пяти местах сразу! Расстояния для нас ничто, замков-запоров считай тоже не существует. – Аграт безнадежно махнула рукой. – Конечно, свою кровинушку всегда учуешь, где угодно, в любом обличье. Но толку-то? Думаешь, станут они родителей слушать? Как же, разбежались! Каждый своим умом хочет жить, каждый уже в три года вопит: «Я сам!»

– Надо же, совсем как у нас! – восхитилась Геня.

– А почему Тёма назад не превращается? Застряла? – спросила я.

– Нигде она не застряла. – Аграт встала и плеснула себе еще супа. – Не превращается, потому что не хочет. Обидела ты ее. Бросила.

– Да когда я ее бросала?! – возмутилась я. – Уехала ненадолго, обещала скоро вернуться, все здесь для нее организовала… А раньше, когда ты ее на два года одну в квартире оставила, что ж она тогда в дерево не обратилась?!

– Ты сама виновата, – пожала плечами Аграт. – Не сейчас, когда уехала, а раньше. Так заботилась о развитии человеческой половины личности, что, похоже, перестаралась. Да нормальному бесу в голову не придет переживать, что кто-то там исчез временно из поля зрения! С глаз долой – из сердца вон, меньше народу – больше простора для экспериментов! Человеческий ребенок – другое дело. Она ведь просила тебя не уезжать? Тебе это показалось пустяком, поплачет и позабудет. И так бы оно и было, будь это человеческое дитя. Но у Тёмы-то другие возможности. И вот, получается, результат.

– Так она разве не из-за того, что квартиру едва не продали?!

Аграт покачала головой: