Темное наследство

И тут я внезапно сообразила, что даже не знаю точно, чем именно занимается Петра. Я знала только, что подруга работала в Наследственном фонде. Мы редко говорили о работе, поскольку вращались в разных сферах. Ого! Последние её слова прозвучали весьма возбуждающе.

– Бесхозные деньги?

– Это то, с чем я имею дело каждый день. Я рассматриваю дела людей, которые умерли и не оставили после себя наследников. В таких случаях имущество покойного оказывается у нас.

– Но, если у них нет своих детей, они могут завещать кому-то ещё?

– Да, конечно. Но на деле поразительное число людей этого не делает, и тогда их деньги оказываются у нас. Большинство таких стариков оставляют немного, но довольно часто приходится продавать принадлежавшую им недвижимость, обычно это квартиры в центре, два-три миллиона крон. Иногда бывает и больше.

– И в этом заключается твоя работа?

– Да. Возможно, прозвучит не очень весело, но, когда я задумываюсь о всех тех деньгах, что проходят через мои руки, мне кажется, что на самом деле моя работа бессмысленна. Я, конечно, понимаю, что эти деньги пойдут на воспитание молодёжи и массу других полезных вещей и я не должна спрашивать себя, зачем я трачу своё время на всё это. Но ничего не могу с собой поделать.

Мозг лихорадочно заработал. Так-так-так…

– А бывает, что человека не стало, а через какое-то время в какой-нибудь Богом забытой банковской ячейке или в летнем домике находят завещание?

– Да, случается иногда, и тогда наследникам выплачивают то, что причитается им по праву. Обычно сложностей не возникает. То есть я хочу сказать, что завещание есть завещание. Главное, чтобы его признали.

– И в этом случае именно ты одобряешь выплаты? – спросила я.

– Да, – ответила Петра.

Мои мысли неслись со скоростью сверхзвукового самолёта, ладони вспотели, но я старалась сохранять внешнее хладнокровие.

– И о каких суммах идёт речь?

– По-разному, чаще всего не так уж и много, тысяч десять, ну, может, двадцать, но в моей практике было несколько случаев, когда речь шла о пятидесяти и даже о шестидесяти миллионах, – сказала Петра и сделала глоток вина.

– Но если ты работаешь с такими деньгами, то какие же суммы проходят через твоё начальство?

Петра чуть обиженно взглянула на меня:

– Что ты такое говоришь, как можно?

Нет, ну вы слыхали? «Что ты такое говоришь, как можно?» Но Петра была юристом и много лет проработала в Наследственном фонде. Так что на самом деле в её словах не было ничего удивительного.

– Но всё же разве это не странно: иметь так много денег и не думать, что будет с ними потом? Почему люди не волнуются за судьбу своих кровью и потом заработанных сбережений? – спросила я.

– Да, но эти деньги идут на инвестирование проектов для молодёжи, на помощь инвалидам и сиротам. Разве это не здорово? И ты даже не представляешь, сколько в нашей стране одиноких людей. В округах существуют специальные службы, которые занимаются устройством их похорон и прочими процедурами. Бывает, тела лежат в квартирах по нескольку недель, прежде чем их обнаружат. А порой и по нескольку месяцев.

Я вздрогнула:

– Подумать только, не иметь никого, кто бы оплакивал твою кончину… Просто ужасно. И что же происходит потом?

– Служащие заходят в квартиру и ищут какие-нибудь бумаги, любую подсказку, которая помогла бы узнать, как покойный хотел, чтобы его похоронили, не осталось ли у него дальних родственников, нет ли завещания. Как-то раз в бумажнике нашли купюру, на которой было наскоро нацарапано несколько слов. А бывает, обнаруживают целые клады, спрятанные деньги, и немаленькие, кстати. Один дедушка хранил полмиллиона крон в специальном контейнере под обивкой дивана на кухне. А однажды в квартире какой-то пенсионерки под креслом обнаружили семьдесят пять тысяч крон, причём нашлись деньги случайно. Грузчик из транспортной конторы тащил кресло через дверь, неловко перевернул, и купюры разлетелись по полу. Даже думать не хочу о том, сколько ещё стариков и старух прячут свои сбережения в старых, дурно пахнущих диванах.

– Да уж, звучит невесело, – сочувственно заметила я.

– Одиночество вообще невеселая вещь, знаешь ли, – хмуро отозвалась Петра.

Тема беседы не на шутку взволновала меня. Подумать только, можно закончить свои дни таким вот образом… В полном одиночестве.

– Ну а в остальном как? – спросила я, пытаясь перевести разговор в более оптимистичное русло.

– А в остальном моя жизнь – сплошное дерьмо, – ответила Петра. – Ты не захочешь слушать, всё слишком мрачно.

Петра была права. Мне не хотелось об этом слушать, но я всё же сделала над собой усилие и приготовилась.

– У нас с Андерсом уже не никогда не будет как прежде. Глупо надеяться, что в нашем возрасте мы вновь сможем полюбить друг друга, как любили, когда нам было по семнадцать. Остались лишь воспоминания, но на них отношений не построишь. Я только не знаю, как мне всё это выдержать и не сломаться… – Петра доверчиво склонилась ко мне: – На самом деле я ненавижу Андерса. Он проиграл даже сбережения наших детей. Всё, что я хочу, это избавиться от него.