— Ничего, я не тороплюсь, — ответила девчонка. — А вам пока на улицу нельзя. Сейчас скот загонять начнут, на глаза попадетесь.
Она снова воззрилась на Приша. Потом не выдержала и потрогала его волосы.
— Надо же, зеленые. Как трава! Откуда ты?
Приш вздохнул: не отвяжется. Вкратце он обрисовал ситуацию.
— Да, — протянула незнакомка, — надо же вам так вляпаться.
— А в чем дело? — не выдержал Глеб.
Она закусила губу.
— А дело вот в чем.
Девчонка замешкалась, точно ей было неудобно говорить. А потом решилась.
— Ты сказала, что я человек, — обратилась Харма к Мёнгере, — это так. Мы все здесь люди. Только в кровавое полнолуние становимся волками. И вам надо срочно уходить.
Приш не верил собственным ушам: что она несет? Это какой-то розыгрыш!
— Мы скот прячем за крепкими засовами, даже решетки ставим на двери, — продолжала Харма, — но и это иногда не помогает. Молодежь разум теряет. Если прорвется кто в хлев, вырежет всё поголовье.
— И часто у вас так? — задал вопрос Глеб.
— Два раза в год, когда на небе встает красная луна. Сегодня как раз такой день.
Внизу скрипнула дверь.
— Харма, ты дома? — раздался зычный мужской голос.
Та охнула и приложила палец к губам: молчите.
Затем послышалось мычание и блеянье: хозяева загоняли скот в хлев. Харма спустилась к своим. Наступило долгое ожидание. Никто не разговаривал, даже Хухэ не шевелился. Наконец девчонка вернулась. Она сунула путникам кувшин с молоком и хлеб с сыром.
— Перекусите и пойдем. Наши отдыхать легли, так что время есть.
Путники наспех съели угощение, и Харма позвала за собой. Огородами она вывела их за деревню.
— А почему ты не хотела, чтобы нас остальные видели? — поинтересовался Приш. — Ведь они же сейчас люди, как ты.
— Они ваш запах запомнят, тогда первым делом по следу пустятся. Если вырвутся за ограждение.
— Что?! — Приш не сразу осознал.
Харма кивнула:
— Да, охота. Стая бегает по лесу и окрестностям, убивает. Даже частокол не спасает. Подкоп под забор делают или перепрыгивают. А если человека учуют, то всё — другой дичи не надо.
— И ты?!
Харма опустила голову:
— И я. Только малыши дома остаются.
Она указала в сторону молодого леса:
— Вам туда. Бегите как можно скорее. А потом на дерево заберитесь, повыше. Главное, до рассвета продержаться.
Она протянула веревки:
— Привяжетесь.
Приш заколебался: как же так! Ну почему так несправедливо?! Нормальная девчонка, а два раза в год становится чудовищем.
— Почему?
Харма коротко бросила:
— Проклятье. Никто не помнит, из-за чего. И как снять, тоже никто не знает. Хорошо, что в памяти не остается, что ночью творим. Иначе…
Приш понял: как потом жить, зная, что растерзал другого человека? И сожрал. Ужас. Они попрощались и уже пошли, как Приш остановился.
— Возьми, — он протянул Харме ягоды боярышника. — Сделаешь себе бусы.
Та вспыхнула и неожиданно поцеловала Приша. Схватила подарок и убежала. А Приш покраснел: вот вечно с девчонками так — непонятно.
Глава двадцать пятая. Алое на сером
Сначала они просто быстро шли, затем пустились бегом. Приш подхватил Хухэ под мышку — фенек за ними не поспевал. Совсем немного до восхода луны, надо поторапливаться. Вдруг Глеб затормозил.
— Черт! У нас же есть обмани-трава, которую Огородник дал!
Он залез в рюкзак и долго в нем рылся. Приш подскакивал от нетерпения: время же теряют. Наконец Глеб вытащил кисет.
— Вот!
Они намазали подошвы, себя и даже фенека. А затем устремились дальше.
Вой раздался внезапно и, казалось, совсем рядом. Будто не было до этого двухчасового бега, когда колет в боку, а воздух со свистом вырывается из груди. И легкие наполняются огнем. Сотни глоток завели песню, обращаясь к луне. А та уже поднималась: огромная, неестественно алого цвета.
— Может, они не вырвутся? — предположил Приш.
— Я бы не надеялась, — не согласилась Мёнгере. — Нам лучше поступить, как посоветовала Харма.
Хухэ жался к путникам, словно понимая, что оборотни не пощадят никого.
Приш и не думал, что умеет так ловко лазить по деревьям. Даже на яблони у него получалось карабкаться гораздо медленнее, несмотря на присоски на пальцах. Видимо, страх — лучший учитель. Он засунул Хухэ в сумку и скоро поднялся по сучьям. Привязал мешок, а сам вскарабкался выше. Под конец ветви росли редко, приходилось подтягиваться. Мёнгере и Глеб спрятались на соседнем дереве.
А вой нарастал. Мнилось, что воздух дрожит от вечной тоски, которую стая изливала в небо. Луна внимала жалобам своих детей, и красный свет заливал окрестности. Кожа у Мёнгере начала слабо светиться. Приш поначалу не понял почему, а потом хлопнул себя по лбу: ну да, ведь она внучка Луны, говорила же. Но всё равно странно. Раньше Приш за Мёнгере такого не замечал.