Темнота (Народные суеверия)

Подошел вечер; зажгли лучину. Сидят бабы да работают; за печкой сверчки куют, по стенам тараканы ползают и шлепаются с потолка о лавки. Вода в рукомойнике капает, и слышно, как ребенок соску сосет. Вечер стоял непогожий, ветреный, то и дело дождь по стеклу стучал, да ветер в щели оконные шипел, словно зверь какой хищный.

— Эка непогодь-то, — толковали промежду собой бабы боязливо. — Что теперь в поле-то? Страсть!..

— Ни конному, ни пешему дороги нет…

— Пуще всего, — заговорила Егорова жена, — без мужика страшно… Ну, как лихой человек?.. Сохрани, господи, и помилуй…

Только что она это сказала, как в окошко кто-то и застучи… Бабы так и встрепенулись…

— Отворите, — кто-то глухим и жалобным этаким голосом говорит.

— Кто там?

— Отворите…

— Да кто?..

— Прасковья-Пятница.

Как стояли бабы, так на пол и грохнулись от испуга. Долго опомниться не могли, все к земле головами лежали и глаза свои поднять боялись; наконец видят, что Пятница все стучится и все жалобно просит впустить ее и плачет. Стали бабы одна другую понукать.

— Иди ты!

— Эва, А ты-то? Ты — хозяйка,

— У меня руки заняты.

— А мне что!

— Марья, иди ты!

— Что ты, очумела?

Тут Пятница не вытерпела и говорит в окно:

— Марья, отвори, приказываю!

Марья затряслась всем телом, побледнела и посоловела, как мертвец, — однакоже кое-как поплелась отворять. Слышат бабы, как она замком деревянным застучала, слышат, как калитка отворилась, — а вслед за этим Марья вскрикнула ровно сумасшедшая и наземь без памяти повалилась. Дрожат наши бабы, бога молят и молитвы творят.

Вдруг тихонько начала отворяться из сеней дверь, и вошла в комнату женщина — страшная, безобразная, в лохмотьях да клочьях. Голова вся платками рваными укутана, из-под них торчат клочья растрепанных волос; ноги были в грязи; и вся-то она с головы до ног была осыпана разной нечистью, мусором да навозом, что из свиной закуты вон выметают. Вошла эта страшная женщина в горницу, начала молиться образам и заплакала. Так горько плакала она и заливалась, что и наши бабы вслед за ней тоже разрюмились и заголосили во всю избу. Марья опомнилась, вошла в избу и тоже вместе с другими начала выть и голосить.

Наконец Пятница села на лавку и сказала:

— Вот вы, грешницы негодные, как меня обрядили. — Тут она показала на свое рубище и нечисть и грязь… — Вот как. Прежде я в светлой одежде, в цветах да в золотых ризах была, — а ваше непочтение ко мне вот до какой одежды меня довело.

И стала плакать да приговаривать. Бабы тоже рыдают без памяти.

— Нешто это дело, — продолжала Пятница, — чтобы дня моего не почитать? Громом бы и молниею могла вас разгромить и в мелкие дребезги разбросать, — да жалею вас…

— Матушка, — кричат бабы, — помилуй, пощади нас!

— Не за что миловать вас. Вы преступили закон, и за это огнь неугасаемый и тьма кромешная. До чего вы меня довели? Я через ваш проступок в такой горести состою, что целый день не пила, не ела, не спала, не почивала, все слезами обливалась… А вы, безумные, никакой жалости ко мне не имели и дня моего не почитали. Нет вам от меня прощения…

Пуще прежнего заголосили бабы:

— Матушка, — плачут, — боженька! На кого ж мы малых сирот-то оставим? Голубушка! За что ж наши душеньки-то в смоле, в огне кипеть будут? Разве мы по своей это воле? Это все демон — Егорка.

— Егор получит свое наказание после… Ему больней всех будет, — сказала Пятница. — А и вам тоже — грех даром пройти никак не может.

Стали бабы молить-просить Пятницу. Ноги ее грязные да мокрые целовали и слезами обливали, — никакого сначала снисхождения не видали. Наконец сжалилась Пятница и говорит:

— Вот что, жаль мне вас, бабы глупые. Не по своей воле вы мне непочтение оказали. Через это снимаю я с вас смертный час; а то бы его на вас духом наслала… За эту мою милость должны вы принести мне каждая по трубке холстины. Через вас я в рубище стала ходить, — вы меня и обрядить должны.

С великим удовольствием принесли ей бабы четыре штуки холста и все вокруг нее на коленях стоят. Затем потребовала Пятница съестного. Напилась, наелась, стала домой собираться.

— Пора, — говорит, — мне в рай итти. А вы, бабы, всегда мой день крепко почитайте! Теперь же за ваше раскаяние я вас прощаю, только вы должны целую нынешнюю ночь на коленях стоять и с места отнюдь не вставать. Что бы вам ни почудилось, или послышалось, — ни единого шага с места делать не должны, а должны ежеминутно класть земные поклоны… Слышите?

— Слышим, слышим, матушка.

— Ну, прощайте и помните мой закон…

С этими словами Пятница поплелась вон, охая и стоная, а бабы стали на колени и принялись со слезами оплакивать грехи свои…

Стоят бабы на коленях и пошевелиться боятся. Час прошел, другой прошел; на селе уже все спать улеглись, даже собачьего лая не слыхать, а в Егоровой избе все страстная свечка перед образом горит — все бабы молятся.

Вдруг послышалось им, будто кто-то в сени вошел и в чулан начал дверь толкать.

Затем будто бы другой кто подошел, и разговоры послышались.

Бабы все стояли и не шевелились…