Темнота (Народные суеверия)

Ложный страх

Я рос, как многие, в глуши,
у берегов большой реки,
где лишь кричали кулики,
шумели глухо камыши,
и синий бесконечный лес
скрывал ту сторону небес,
куда, дневной окончив путь,
уходит солнце отдохнуть.
Я страха смолоду не знал.
Считал я братьями людей
и даже скоро перестал
бояться леших и чертей.
Однажды няня говорит:
— Не бегай ночью: волк сидит
за нашей ригой, а в саду
гуляют черти на пруду!
И в ту же ночь пошел я в сад.
Не то, чтоб я чертям был рад,
а так — хотелось видеть их…
Иду. Ночная тишина
какой-то зоркостью полна,
как будто с умыслом притих
весь мир земной и наблюдал,
что дерзкий мальчик затевал.
И как-то не шагалось мне
в прозрачной этой тишине.
Не воротиться ли домой?
А то вдруг черти нападут
и потащат с собою в пруд
и жить заставят под водой?
Однако я не шел назад.
Играет месяц над прудом,
и отражается на нем
береговых деревьев ряд.
Я постоял на берегу,
послушал, — черти ни-гугу…
Я пруд три раза обошел,
но чорт не выплыл, не пришел.
Смотрел я меж ветвей дерев
и меж широких лопухов,
что проросли вдоль берегов
в воде: не спрятался ли там?
Узнать бы можно по рогам…
Нет никого. Пошел я прочь,
нарочно сдерживая шаг…
Так, любопытствуя, давил
я страхи ложные в себе
и в бесполезной той борьбе
немало силы погубил.

Смерть Николина камня

В Кряжиме за околицей лес — березы вперемежку с соснами, а в лесу, возле бережку на студеном ключе, — Николин камень.

Большой камень. С боков он обточен — века обточили его, а сверху на нем выемка, будто след человеческой ступни.

И ходит сказание про этот камень:

Давно это было, когда святой Никола еще по русской земле странствовал, смотрел, как наши мужики живут, горюют; проходил он и через кряжимский лес, остановился у камня отдохнуть; вот на эту старую сосну он вешал свою сумочку с ржаным хлебом, пил воду из студеного ключа и, поднявшись на камень, беседовал с богом.

С той поры камень хранит Николин след.

И сосна еще жива, на которой он свою сумочку вешал, — только совсем старая стала, одной верхушкой зеленеет, а у корней большое сквозное дупло, такое большое, — через него человек может пролезть.

А где Никола побывал, то место свято. Хранит и почитает народ эти места.

Хранят и почитают кряжимские мужики и камень Николин, и сосну Николину, и лес кругом них — заповедный Николин лес; все берегут пуще глаза: гордятся мужики, что Никола возле их села останавливался и здесь с богом беседовал.

И гадают: не о кряжимских ли мужиках он говорил ему?

Надо полагать, что да, о них. И доброе что-нибудь говорил: ведь Никола, ежели рассердится, сам накажет, а никогда богу не пожалуется на слабого человека.

Он этакий: сердитый, да милостивый.

Раз говорил — хорошо говорил. Значит кряжамские мужики на особом счету у бога: сам Никола за них ходатай.

И правда, подает бог милость Кряжиму. Что ни двор на селе, то полная чаша. Что ни мужик, то богатырь-крепыш. Что ни баба, то красавица, могутная да ядреная, на спине хоть рожь молоти. Скот ли там посмотришь, сады ли, пчельники, огороды, нивы… везде благодать.

А почему? — Никола выпросил.

И во всем Кряжиме, почитай! первый двор — Бирюковский двор. Не двор, а вроде как курмыш целый… Вдоль порядка четыре избы стоят и не какие-нибудь, а пятистенные.

И всем двором, всей обширной семьей управляет сам дед Василий. Работяга старик.

Еще не белел восток — только-только третьи петухи протрубили, — а Василий уже по двору бродит. Побывал у лошадей, посмотрел овец, коров, — весь двор обошел. В другой день он крикнул бы:

— Эй, вставайте!

Разбудил бы разом всех, во всех четырех избах. Старик любит, чтобы вставали все на работу до солнышка. Известно ведь: «рано встать — много хлеба жевать». И послушно зашевелились бы люди во всех избах.

А нынче нет. Нынче праздник: Никола вешний.

Поговорил Василий дружелюбно с лошадьми и — шасть через сарай — вышел задними воротами на огород.