Темнота (Народные суеверия)

Восток зарозовел весь. Небо стало бирюзовое, глубокое, а звезды на нем побледнели, будто веснушки на молодом лице.

«Хорош день будет, — подумал Василий, — упросил Никола Илью для своего праздничка».

Он привычно представил, как святой Никола, опираясь на клюку, прошел по раю к пророку Илье, который испокон веков делает погоду, и попросил его попридержать нынче и тучи, и туманы, и ветер, чтобы народу православному хорошо было править Николины именины.

Дед молча прошел в крайнюю избу — в самую большую, в которой жил сам со своим старшим сыном. Вошел и застучал кулаком по полатям — благо такой большой вырос.

— Илька, вставай.

На полатях кто-то засопел.

— Илька, — сильнее крикнул дед и опять стукнул кулаком в доски полатей.

— Чего? — недовольно спросил с полатей детский голос.

— Вставай, собирайся живо, — Никола ждет.

Илька засопел, повозился, — слышно было, как он почесывался, — и стал спускаться с полатей.

— Собирайся скорее, — Никола ждет. Проспал ты.

Дед осмотрел Ильку будто недовольный, но Илька знал, что дед любит его; как куда итти, так Ильку с собой.

Еще не звонили, а дед Василий, Илька и Петруха уже шли в церковь. На Ильке новый картуз, красная рубаха и сапоги, густо смазанные дегтем; он совсем мужиком выглядит — этаким степенным, бойким да крепким — даром, что ему только одиннадцать лет. Дядя Петруха тоже в красной рубаке и сапогах. И дед в сапогах, а на голове шапка, из-под которой падают на плечи космы.

В ограде, вокруг церкви, за оградой — везде нарядный, праздничный народ. Сдержанный гул стоит над толпой. Когда раздался толпа чуть шевелится, но мало кто идет в церковь: не в церкви, а в лесу у камня будут чествовать Николу.

Идут только те, кто из года в год носит по обету святость, да еще старики и старухи и между ними дед Василий.

А Илька с дядей остаются в ограде.

— Дядя Петруха, скоро в лес пойдут? — спрашивает Илька.

— Скоро. Вот затрезвонят, и пойдет. Подожди немного…

Из церкви выносят хоругви, кресты, иконы, а вслед за ними показывается на желтых деревянных носилках большой образ Николы. Вот тысячная толпа опускается на колени.

А колокола звонят — каждый своим голосом, — и все радостно. Взволнованный Илька оглядывается. Дед и дядя Петруха стоят возле. Но что это?.. Дед пристально смотрит на Николу, крестится, а по щекам, по бороде бегут слезы, и лицо у него новое; все плачут. Вот две бабы плачут. Вон толстый, как колода, мельник Резаев стоит и тоже плачет… Заплакал бы и Илька, да не знает, по какому случаю надо плакать.

Толпа под звон закачалась и пошла. Из ограды выходит на площадь, с площади в улицу, туда, к околице, к Николину лесу, к Николину камню.

На пыльной дороге вереницей стоит народ — один за другим. И едва Николин образ приближается, все покорно ложатся на землю, чтобы Никола прошел через них. Вот лег дед; за ним лег дядя Петруха,

— Ложись, Илька, — говорит дед внуку.

Илька послушно ложится в пыль, хотя на нем новая рубаха.

«А если задавят?» — со страхом думает он.

Вот он камень, вот сосна… Здесь уже много народу: старушки приплелись, больные, чающие исцеления.

Идет Никола — идет торжественно. Прежде он сам, живой, приходил сюда, на этот камень. А теперь вот идет Никола писаный… Толпа подходит с пением и все запружает вокруг камня.

Образ Николы ставят на камень… Служат долго, торжественно, святят воду в ручье, потом пьют ее все благоговейно. Илька тоже пьет — вкусна студеная вода из Николина ручья.

А лес полон радости.

И пока Никола не ушел с камня, толпа теснится у самой сосны; матери просовывают через дупло младенцев, чтобы они росли крепкими да не болели; болезные пролезают через дупло, чтобы выздороветь…

И всем помогает Никола.

Так по крайней мере думает Илька.

Домой Илька идет вместе с дедом. Косматый дед-то. Белый. А в глазах — ласка.

— Надолго теперь ждать, — говорит он грустно.

— Чего ждать? — спрашивает Илька.

— Конца свету. Видал, сколь веток-то у сосны осталось? Я нынче просчитал — только семь веток зеленеет. А на моей памяти их было более двадцати… Значит к концу дело идет. Как засохнет сосна, так и камень треснет. Тут тебе и конец света будет.

Ильке немного страшно. Он слыхал об этом событии. Дед не раз говорил:

— Потекут с востока огненные реки и попалят всех людей, весь скот, всю землю. Только праведные останутся.

— Дедушка, а когда это будет?

— А кто же ее знает. Может — скоро, может — долго. Никто не знает. Ну, да мы, кряжимские — на особой дороге. За нас Никола заступится. Мы Николу попросим, а он Спасу скажет. Нам бояться нечего.

Илька сразу успокаивается: он ведь тоже кряжимский.

— Дедушка, а ты чего давеча плакал?

Дед смущенно отвернулся:.

— Э, дурачок еще ты, Илька, совсем дурачок…

А дома уже пироги с кашей готовы, щи с убоиной, квас ядреный, игристый, на мартовском топленом снегу замешанный, — пьешь, не напьешься… Э, хороши Николины именины!.. Недаром же мужики горюют, почему Никольщина не целый век тянется… Всегда бы пить квас и есть такие пироги…

*

Прошло лет десять…