По скорости машины и по тому, что ни шофер, ни его спутники не обратили внимания на известное всему штату сборище хиппи, было понятно, что это самые обыкновенные путники, которым просто пришлось проехать по этой стороне канала.
Любопытные не ездили здесь с тех самых пор, как хиппи стали останавливать чужие машины, вытаскивать людей из их уединенного уюта, глумиться над их респектабельностью, над их страхом. Хиппи не теряли самоуверенности и дерзости даже тогда, когда с воем сирен и визгом тормозов появлялись полицейские автомобили. Охваченные отчаянием от их дерзости и видя, что терять им нечего, полицейские становились все грубее. Среди любопытных, естественно, попадались люди не робкого десятка, и тогда вспыхивали бои, горели машины, подожженные хиппи. Помощники шерифа понимали, что пришла пора решительно вмешаться, разогнать этих длинноволосых, бородатых, иногда безобидно-ленивых, но в то же время и жестоких юнцов, одетых в испещренные цветами синие джинсы, майки и куртки.
Прикрыв глаза, Дэзи Лин продолжала танцевать. Вздрагивающие, извивающиеся тонкие щиколотки, круглые бедра и груди будто прорвались из горячей земли, все в ней звало, извивалось, возбуждало.
Машина съехала с асфальта, не снижая скорости. Тяжелые шины подбросило на земляной насыпи, взметнув облачко пыли, и Корм заметил: двое полицейских с той стороны канала смотрят в их сторону.
Дэби Лин рассмеялась и отбросила в стороны пышные каштановые волосы — казалось, они высосали все соки из ее лица, таким оно было маленьким. В отличие от большинства девушек, которые собирались здесь, она по крайней мере была чистоплотна, и сейчас ее волосы искрились в лучах заката.
«Сколько же ей лет? — попытался вспомнить Корм. — Сколько нам лет, в сущности? И что, черт побери, стало со мной? Я как будто прозреваю и только сейчас открываю окружающий мир!»
Он ощущал какую-то пустоту в груди, это было нормальным после долгих часов оцепенения, но почему так стучит сердце? Эти глухие звенящие удары, которые распирают грудь!.. Он нагнулся, чтобы уменьшить громкость марвиновского магнитофона, и почувствовал на своем плече легкую руку Дэби Лин.
— Заглянем туда, Корм?
Корм повернул голову к усевшимся за «корветом» хиппи, но даже не взглянул на номер машины — конечно же, он синий, с желтыми цифрами, значит, они из Нью-Йорка, а может, из Калифорнии?
«Это меня не интересует, Дэби Лин. Ничто меня не интересует, — подумал он. — И какая разница, кто они?»
Они собирались тут по привычке — в долгом, раннем закате, когда в домах на противоположном склоне в будничной тишине оранжево вспыхнувших окон обедали благополучные семейства и воздух все еще дрожал над машинами в аллеях среди зеленых газонов; они съезжались сюда не сговариваясь — с окраин города, со всего штата, иногда со всей страны; кивнув головой или небрежно кинув: «Привет», сходились, занимались любовью; бывало, что и рожали прямо здесь. Продавали друг другу героин и тут же делали себе инъекции. Чужие друг другу, но объединенные общим убеждением, что раз и навсегда разрушили все преграды — только потому, что хватило дерзости свернуть сюда, на этот берег канала (как, впрочем, и на сотни подобных сборищ, разбросанных по всей стране), к подножию каменного мавзолея, приютившего убитого семьдесят лет назад президента Маккинли{6}
.«Вы готовы? Вы готовы? Вы готовы?» — спрашивал запыхавшийся Ричард Младший своих слушателей, а те исходили в крике под гром оркестра. Темное изваяние Дэзи Лин застыло на асфальте.
— Люсиль вернулась, Корм! — сказала ему Дэзи Лин пересохшими губами.
«Вы готовы?» — крикнул в последний раз Зубастый.
Пустота в его груди — бездонная, темная — поглотила все его чувства, мир вокруг него затих, посветлел.
Только сердце глухо стучало, будто раскачивая все его тело.
«Сердце мое!» — промолвил он, обессилев. Ему казалось, что он видит свое сердце — увядшее, изнемогшее, бескровное. Он чувствовал: щеки его напряглись, стали холодными, гладкими.
Но он был спокоен, неуязвим, чужд всему и всем. Ничто не волновало его. И в то же время он понимал, что нетерпение его обострилось, недовольство поднималось в душе, будто он никогда и не был свободен, независим, счастлив.
«Чем я недоволен? — спросил он себя. — Неужто все было обманом, напрасно потерянным временем?»
Обескровленное сердце глухо раскачивалось в его груди.
— Я с тобой, Корм! — дошел до его сознания голос Дэзи Лин.
Они пошли втроем — он и две девушки.
Марвин все в той же позе сидел на своей машине.
Было так привычно идти мимо стоящих автомобилей и беззаботных хиппи возле них, что в первый момент Корм и сам не поверил, что они идут к Люсиль. Он еще не видел ее, но знал, что увидит, и потому, наверное, была такая сумятица в мыслях и так дрожали ноги.
За «корветом» сидели хиппи, облокотившись на разноцветные ранцы с алюминиевыми застежками (такие ранцы легки и удобны в пеших путешествиях). Среди усталых, бледных молодых лиц Корм сразу же выделил мужчину с медной гривной, надвое делившей его чистый лоб и стягивающей его волнистые седеющие волосы.