Темные алтари

И еще он подумал: «Ахиллеас умер спокойно, окруженный родными, друзьями, соотечественниками, в полном убеждении, что завершает свою жизнь единственно возможным и достойным образом. Ушел, передав имя, состояние и планы в надежные руки, не задумываясь ни о возрасте, ни о силах, растраченных в скитаниях по всему миру. И, вероятно, даже в свой последний час испытывал счастье от сознания того, что все мы — странники в этом мире, и что каждый из нас — лишь звено в бесконечной цени времен и жизней. Он не забыл, как Ахиллеас внушал ему эту непреходящую истину, перебирая сильными, костистыми пальцами крупные бусины четок. Он никогда не мог понять этого занятия, что, впрочем, не помешало ему принять от Ахиллеаса в подарок одну из его янтарных бусин, обладающих магнетическими свойствами. Ахиллеас сам выбрал ее и снял с льняной нити в такой же вот, как сегодня, неподвижный, невыносимо душный день, когда он в очередной раз возвращался из южных морей под северное дыхание вечнозеленых лесов Айдахо.

Серебристый блеск лагуны за разноцветными нитями входа внезапно померк, в зале потемнело. В дальних углах зажглись висевшие у стен гроздья электрических лампочек. Почувствовалось какое-то движение, хотя воздух по-прежнему оставался неподвижно тяжелым.

Он выглянул наружу. В узкие просветы между нитями, сквозь которые тем лучше было видно, чем они были гуще, смотрело посеревшее небо. Под его ровным, приглушенным у горизонта светом все краски приобрели необычайную отчетливость. Дома на берегу, зеленые фонтаны пальм, лодки, катамараны — все словно бы притихло в ожидании молниеносного неудержимого удара воздушных масс. Где-то вдали, в глубине залива, под тугими, громоздившимися до самого неба серо-стальными тучами, как всегда в это время года и суток, разразилась гроза; там кипело море, позеленевшее, яростное, а на сотни миль вокруг просторы цепенели во внезапно разверзшемся гигантском вакууме. Ни один даже самый легкий листок не шевелился. Все замерло. Но он знал — напор далекой воздушной спирали сверлит море, бешено давит на невообразимые тонны воды, и мертвая пульсация глубинной зыби уже раскачивает даже мелкую лагуну Тарпон-Спрингса.

Но все еще было рано, очень рано, и, хотя солнце скрылось за тучами, тропический день по-прежнему казался бесконечным.

Разбуженные, как видно, предгрозовой прохладой, в ресторан явились Бэд и Жюль. Не успели войти, как снаружи кто-то словно бы изо всей силы дунул им вслед так, что в дверях закачались нити. Над лагуной пронесся ветер. И тут же застучали первые свинцово-тяжелые капли. Минуту-другую они, становясь все чаще, взрывали сухую землю, барабанили по натянутой ткани зонтов, щелкали по толстым пальмовым листьям, вспенивали воду. Потом так же быстро, как-то вдруг, слились воедино — теперь это уже был не дождь, не ливень, а поток, мстительно низвергавшийся с низкого неба, настоящий водопад, который тут же затопил дома и берега, хлеща нестихающими, неумолчными струями по крышам и по асфальту, бешено мчась по водосточным трубам и ложбинам, ими же промытым в прибрежном песке.

Небо и земля, вода и суша превратились в один громадный, обвитый влагой клубок.

Потом, так же внезапно, как начался, дождь поредел. Закапали отдельные крупные капли. Поднялся и застыл над газонами густой белый туман.

Стало тихо.

И в этой странной, неестественной после проливного тропического дождя тишине, в облегченном небе, словно из-за занавеса, блеснуло солнце, зеленая, горячая, мокрая земля с белыми прядями тумана и весь проветренный простор засияли в мягком, чистом, прозрачном свете.

4

Как только они вышли из ресторана, он всей своей липкой от пота кожей почувствовал, что от принесенной грозой свежести и прохлады не осталось и следа.

Солнце все так же неподвижно сияло на прояснившемся небе. Быстро высыхали крыши, асфальт, газоны. Фонтаны пальм рвались вверх с неукротимой силой. Прозрачная дымка таяла в голубом воздухе. Лагуна с ее живописными берегами, с белыми, словно нарисованными домиками, лодками и катамаранами задыхалась в многоцветном великолепии и тяжких испарениях тропического полудня, источая запах мокрых, шипящих под раскаленным утюгом простынь.

У глухой стены ресторана чернел «мерседес» Арчи. Строгие, напоминающие торпеду очертания, чуть выгнутый верх, прекрасно отполированный корпус, широкие шины — очень скромная, спортивного типа машина казалась странной рядом с другими автомобилями, разноцветными, напоминающими тяжелые плоскодонки и украшенными всякого рода блестящими штучками — десятками килограммов совершенно лишнего металла.