Темные дни, черные ночи (СИ)

Чувствуя, как нещадно быстро жизнь покидает его, он водит пальцами по ее воспаленным губам, трогает подбородок, нежно ласкает каждую родинку на шее, которую помнит все до одной наизусть. Слезы режут глаза, боль становится невыносимой. Он делает над собой чудовищные усилия, чтобы не кричать и экономит воздух в груди, потому что дышать особенно больно. Он тонет в лужи собственной крови и пальцы его левой, безвольно висящей на земле руки вязнут в липкой кашице. Но он из последних сил открывает глаза как можно шире, и поднимает голову навстречу ее губам, которые так сладко пахнут мятой и его поцелуями.

- Киллиан – снова шепчет Эмма. – Я люблю тебя.

Да, Эмма. И я люблю тебя. Он шевелит губами, пытаясь озвучить это, дрожащими, почти уже онемевшими пальцами накручивая на руку пучок ее волос, и до боли хватает ее за подбородок. Еще немного. Еще несколько секунд. Он должен сказать это, потому что это то, ради чего он жил все эти годы, к чему шел всю свою беспутную жизнь – к ней. Чтобы любить ее, нежную, теплую, и родную. Он ищет ее глаза, ее взгляд, но понимает, что больше не может ее увидеть. Глаза застилает черная пелена, такая же, как и та, из которой пришли Темные.

Пальцами он все еще чувствует тепло ее руки, когда жизнь окончательно покидает его.

Его рот несколько раз то открывается, то закрывается в попытках сказать одно только слово: «Прости». Но на это нет уже ни сил, ни времени. Прощальный вздох касается подбородка Эммы, рисует черту на ее губах и уносится в воздух. Пальцы замирает в ее пальцах, еще теплые, но уже мертвые.

Тело еще дрожит в последней, жестокой конвульсии, но он уже ничего не чувствует и не ощущает.

Киллиан Джонс умирает.

Эмма Свон, уже не Темная, девочка-сирота, женщина, которой не довелось увидеть первые шаги и услышать первые слова своего сына, та, что потеряла одного своего возлюбленного и убила другого, остается одна. Совсем одна в холодном и жестоком мире.

Она не видит, как рядом с ней образовалась стена из ее родных и семьи, не видит ошеломленного взгляда Круэллы и задумчивых глаз Румпеля, провожающих мертвое тело своего заклятого врага. Не видит, как по щеке Реджины, выкатившись из бархатного тайника ресниц, бежит горькая слеза.

Она не видит ничего. Ослепла и оглохла от горя.

На небе вдруг начинают одна за другой появляться звезды. Тьма уходит, открывая бессонный город. Эмме плевать.

Она держит в объятьях еще теплое тело своего возлюбленного, снова и снова повторяя его имя, как мантру, и неспешно перебирает его пальцы в своих руках.

- Я люблю тебя, Киллиан Джонс. И я тебя прощаю.

========== Глава 42. Время для любви ==========

- Осторожнее, дверь. Лучше держись за меня, если не хочешь сломать пару конечностей, пока мы дойдем до ванной!

Румпель вздыхает, подтягивая к себе размякшее тело Круэллы. Она почему-то откровенно тяжеловата, хоть и очень худая. Вероятно, алкоголь сделал свое дело и превратил ведьму в безвольную куклу.

Круэлла пьяно улыбаясь, поглаживает его по волосам:

- Будешь купать меня в шампанском, дорогой, м?

- Я бы с удовольствием, Круэлла, но ты влила все шампанское в себя за пять минут, пока мы ехали сюда в машине. Не заметила?

У нее совершенно заплетаются ноги и, поняв, что нести ее так же тяжело, как покорять Эверест инвалиду-колясочнику, Румпель просто подхватывает свою ведьму на руки, таща ее, заливающуюся счастливым хохотом, в ванную.

Она склонила голову на его плечо, пьяно мурлыча.

Румпелю только и остается, что примирительно вздохнуть, крепче сжимая пьяную любовницу в объятьях. Круэлла начала что-то напевать, что-то совершенно странное, бессвязное, очевидно, песенку времен своей юности. Румпель улыбается – она похожа теперь на тряпичную куклу, и просто качается на его руках. Забавно было наблюдать за такой Круэллой. Обычно эта ведьма, даже когда выпьет, или налакается до чертиков, все равно оставалась крайне беспардонной, выпуская наружу всех своих демонов, и агрессивной. Она может громить посуду, кричать, ходить по дому, стуча каблуками так громко, будто Дьявола вызывает, в общем, создавать грандиозный шум, от которого скрыться можно было разве что улетев на Луну. Но чтобы вот так, тихонько мурлыкать у него на плече, оставаясь совершенно безвольной, ведомой – это в новинку. Не сказать, что она уж слишком много выпила, да и закусывать Де Виль не привыкла, поэтому Румпелю только и остается, что удивляться, отчего же такие перемены.

Они все же добрались до ванной комнаты, сумели. Он осторожно поставил Круэллу на пол, придерживая за руку, чтобы не упала. В общем, она сейчас не в лучшем положении и шатается, как неваляшка.

- Смотри на меня. Круэлла! Смотри на меня, сказал! – Румпель отчаянно пытается привести ее хоть в какое-то подобие порядка.