Темные изумрудные волны

Остаток ночи Андрей провёл в «обезьяннике» Центрального РОВД, а рано утром его отвезли в «желтый дом» – областное УВД. Там, в душной комнате без окон с прожекторно ярким светом, со столом и двумя табуретами, его оставили наедине с двумя громилами. Он сразу вспомнил то, что рассказывал ему Трезор. Сейчас, пока прокуратура и следственное управление чинит препятствия защите, пытающейся проникнуть на допрос, дознаватели будут выбивать показания. Широкая, как лопата, ладонь, вдавила его в табурет.

– Присаживайся, голубчик. Рассказывай про свои злодейства.

Один из дознавателей прошёлся по камере, другой сидел за столом.

– А на убийцу не похож, – сказал один.

– Ты думаешь, Чикатило был похож, – отвечал второй, потрясая кувалдообразным кулаком.

Так они перешучивались некоторое время, затем тот, что ходил, неожиданно мягко спросил:

– Устал, небось, не выспался?

Андрей промолчал.

«Сейчас начнётся!» – подумал он.

И началось. Ему предложили пододвинуть табурет к стене, чтобы, прислонившись к ней, вздремнуть. Дознаватель – тот, что прохаживался по камере, сел на край стола, вынул из кармана колоду карт, и принялся сдавать.

У Андрея отлегло от сердца. «Молодец, Трезор!» – подумал он.

Прошло два часа, а может, три. Дознаватели резались в секу, на кону были спички. Одна спичка означала энное количество денег. Стены сотрясались от громких криков, – проигрывая, один из игроков злобно кричал, обращаясь к Андрею: «Говори, падла! Признавайся, где бабки!» Сидевший за столом выиграл у товарища целый коробок спичек. Проигравший встал, размял ноги, прошёлся по камере.

– Хватит! – сказал он.

И, обратившись к Андрею, сообщил, что им необходимо получить признательные показания по целому ряду преступлений – убийство тех селян из Урюпинска, организация мошеннической схемы с радиодеталями, учреждение финансовой пирамиды «Три-Эн», организация конторы по обналичиванию денег, хищения на заводе «Каустик», и всякое такое прочее.

– У нас тут все признаются, – осклабившись, сказал он, – поэтому ты сейчас подпишешь кое-что, а там видно будет.

Сидевший за столом вынул бланк протокола допроса и, размышляя вслух, начал писать. Андрей Александрович Разгон, задержанный по обвинению в совершении убийства и целого ряда экономических преступлений, признаётся, что был участником преступной группы, виновным признает себя частично, был осведомлен о готовящихся преступлениях, сам не участвовал в их подготовке и совершении, но готов дать нужные следствию показания. Сейчас себя чувствует плохо – усталость, головная боль, и так далее. Отдохнув и выспавшись, будет готов к даче показаний.

Закончив писать, дознаватель передал Андрею листок:

– Подпиши.

– Так надо, сынок, – добавил его коллега, положив Андрею на плечо свою увесистую руку. – Потом тупо откажешься от показаний… адвокат подскажет, что делать.

– Или во всём признаешься, – хохотнул первый.

– Это уж, как карта ляжет! – резюмировал второй.

Затем его вывели в царство душного казённого воздуха и бешеного казённого света, в жизнь, шедшую вне свободной жизни, помимо свободы, над свободой. Он поднимался в ярко освещенном лифте, шёл по ковровой тропинке длинным, пустым коридором мимо дверей с круглыми глазками. Как странно идти по прямому, стрелой выстреленному коридору, а жизнь такая путаная, лесные тропки, горные тропинки, Волга, горные кавказские хребты, море, лес, а судьба прямая, струночкой идёшь, коридоры, коридоры, в коридорах двери…

Андрей шёл размеренно, не быстро и не медленно, словно конвоир шагал не сзади него, а впереди него. Он чувствовал, что теряет себя. Это был не тот человек, что учился, работал, ездил на море отдыхать с любимой девушкой, – всё по своей воле, самостоятельно. Тут за него решают, что он скажет, о чём умолчит. При виде коридора пропала радостная мысль о том, что дознаватели на его стороне. Казалось, что признание, которое, возможно, он бы никогда не подписал, вырвано обманным путём, и что теперь одно осталось: суд, и приговор.

Его ввели в камеру – прямоугольник с начищенным полом, с двумя койками, застеленными туго, без складок натянутыми одеялами. Дверь лязгнула, он остался один.

В этом душном, слепом воздухе трудно было думать. Сон, явь, бред, прошлое, будущее схлестнулись. Андрей терял ощущение самого себя. Было ли прошлое? Звёзды меж сосен, оранжевый закат, Кондауров на секционном столе, ключи, Арина, деньги, Еремеев, Второв, охваченный огнем Урюпинский магазин, холодильная камера, обгоревшие трупы на носилках, сверчковый стрекот, горячие слова любви, Гелатский храм, Катя, неужели посадят…

А над всеми мыслями и страхами доминировала одна мысль, один страх – он не сможет позвонить Кате и сообщить ей радостную новость о том, что взял билет и выезжает к ней в Питер.