Темные кадры

Теперь, когда я ухватил нужное воспоминание, я отчетливо вижу его лицо. Эта улыбка – вовсе не прощальный реванш побежденного.

Это улыбка победителя.

Вот картинка.

Кадры бегут в обратном порядке, я запускаю фильм с конца. ББР появляется со своими дымовыми шашками. До этого заложники толпятся, пытаясь пролезть в окна. Еще раньше мсье Деламбр говорит: «Все кончено».

Вот дерьмо!

Мсье Деламбр один в комнате, где он ждет, когда придут его арестовать. Команда ББР нашла его лежащим у письменного стола, головой он уткнулся в колени, руки держал на затылке.

Именно поэтому я хочу подчеркнуть совпадение. Ведь как раз в тот момент, когда я все понял, зазвонил телефон.

Это был мсье Дорфман, руководитель «Эксиаль-Европы».

Я еще никогда не говорил с ним по телефону. Он был на вершине цепочки клиентов, ее завершающим звеном. Единственной договаривающейся стороной, с которой я имел дело, был мой собственный шеф, то есть мсье Лакост. Кстати, именно это я и попытался ему объяснить.

– Больше никакого Лакоста.

Тон был непререкаемым. Как вы, без сомнения, заметили, мсье Дорфман не очень привык, чтобы ему перечили.

– Господин Фонтана, возьметесь ли вы за новое задание в русле того, которое вам было поручено раньше?

– В принципе, да. Это вопрос…

– Деньги не проблема! – раздраженно прервал меня он.

После паузы мсье Дорфман просто добавил:

– Видите ли, господин Фонтана, перед нами… очень серьезная проблема.

И поскольку я сам только что все понял, то очень спокойно ответил:

– Меня это совершенно не удивляет. При всем моем уважении, мсье, у меня такое впечатление, что нас поимели. И по полной программе.

Молчание.

Затем:

– В сущности, можно сказать и так, – заключил мсье Дорфман.

После

33

Чтобы найти работу, я, как мне казалось, был готов на все, но вот тюрьма в этот список не входила.

Я сразу понял, что не обладаю ни малейшей генетической предрасположенностью к выживанию в подобном месте. В дарвиновской генеалогии приспособляемости к тюремному окружению я располагаюсь в самом низу лестницы. Есть и другие вроде меня, которые оказались здесь по воле случая, из-за несчастного стечения обстоятельств или по дурости (лично я по всем трем причинам) и которые барахтаются как могут в глубоком ужасе. Это вроде как прогуливаться с табличкой: «Идеальная добыча: налетай!» Именно среди таких жертв «тюремного шока» и набираются первые самоубийцы.

Достаточно сделать шаг из своей камеры, чтобы понять, к какой социальной страте ты принадлежишь: лично я отношусь к группе тех, кто немедленно получает удар кулаком в морду и из кого вытряхивают все, что еще не забрала администрация. Я даже не заметил, как этот тип приблизился: я оказался на полу с расквашенным носом. Он склонился надо мной, взял мои часы и обручальное кольцо, потом зашел в мою камеру и сгреб там все, что ему приглянулось. Поднявшись на ноги, я сказал себе, что последнее общение с Мехметом с точностью предвосхитило события моей будущей жизни, но с двумя существенными различиями: во-первых, победа переместилась в другой лагерь, а во-вторых, число потенциальных Мехметов явно превышало то, что предусмотрено для одного-единственного человека. Сражение началось не в мою пользу. Остальные глазели на меня, сложив руки. Унизительным было не только схлопотать по морде вот так, с первых же шагов; можно сказать, что нечто подобное случалось со мной с первых же дней моей безработной жизни. Нет, унизительным было оказаться жертвой действия, которое предвидели все, кроме меня. Парень, который перетряс все мое добро, просто оказался проворнее других, меня поджидавших. Он в два счета довел до моего сведения, что это место – зверинец и отныне за все придется сражаться.

С тех пор как я здесь, сюда прибыло человек тридцать новых заключенных, и единственные, кто умел за себя постоять, были рецидивисты. Стать новичком в моем возрасте не очень-то утешительно. Я заметил, кстати, что в дальнейшем поступал как другие: скрещивал руки и наблюдал за спектаклем.