Темные небеса

— Какой-какой? Вот такой!.. Четыре автобуса, человек двести мигрантов — все через нас!.. Через полчаса подойдет… Представляешь, какая тут образуется кутерьма?..

— С ума сошли!

— А я что говорю?..

Он безнадежно машет рукой, а потом добавляет, что у Мильштейна, кажется, сломан нос, а у Громельчука, врач сказал, два ребра. Нападавших было человек пять или шесть… Ногами, палками били… Ну — я этих чучмеков найду!.. Обсерватория вроде пострадала не сильно. В «башне», как вы это называете, ну где телескопы стоят, был пожар, плеснули бензином… Остальное — просто разгром…

— А что Карл Осипович здесь ночью делал?

— За дежурного, я ж тебе говорил… Гуманист хренов, отправил всех сотрудников отдыхать. В последние дни все вроде притихло…

— Притихло… Н-да…

Незаметно приблизившаяся журналистка трогает его за рукав:

— Ефим Петрович… Интервью… Буквально на пять минут…

Ефим отмахивается:

— Не сейчас!..

Они обходят обсерваторию. Внутри дымом пахнет заметно сильней, чем на улице. Сам воздух здесь плотный и душный, стиснутый парами воды. Шибает в нос от мокрой бумаги, от волокнистых плашек паркета в промоинах мелких луж, от чего-то еще, напоминающего о жженой резине. Поперек коридора лежат опрокинутые шкафы. Правда, масштабы погрома меньше, чем Ефим ожидал. Серьезно пострадала лишь «башня», где все четыре компьютера сброшены на пол, мониторы раздавлены, вырваны провода, от горелых столов вздымаются языки сажи вдоль стен. Да и то — винчестеры, скорее всего, удастся спасти. А вот копоть на механизме рефлектора — это, конечно, да… И особенно — вмятины и царапины, как будто по тубусу били железной кувалдой.

Что там осталось от оптики?

— Мы сделаны из пепла сгоревших звезд, — бормочет он.

— Что? — переспрашивает Бекасов.

— Это я так… Мысли вслух… — И отвечая на его вопросительный взгляд, Ефим поясняет: — Надо разбирать телескоп, смотреть, что там внутри…

— Ну теперь-то будет полегче, — замечает Бекасов. — Как только арконцы отчалят… Конечно, нам тут еще разгребать и разгребать, но это уже ничего, как-нибудь справимся…

Ефим останавливается, будто ударяясь о столб.

— Кто отчалит?

— Вы что, Ефим Петрович, не слышали? — От удивления Бекасов даже переходит на вы. — Арконцы приняли ультиматум этих… из Сомали. Было официальное сообщение. Через семьдесят два часа они, значит, тю-тю. Собственно, уже — через шестьдесят восемь часов… Теперь нам только бы сплавить этот конвой…

— Я — спал… — глухо отвечает Ефим.

Он поворачивается и выходит на улицу. После мокрой духоты помещения воздух снаружи холоден, сладок и свеж, как ключевая вода. От него слегка кружится голова. Тут же вспыхивает яркий, неестественный свет, и чей-то голос из его ослепительного нутра командует:

— Чуть-чуть левее!

Ефима аккуратно передвигают, и та самая журналистка подносит к его лицу микрофон:

— Итак, представитель арконской цивилизации объявил, что через сутки их звездолет уйдет с орбиты Земли. Галактические пришельцы нас покидают. Как вы прокомментируете это событие?

Ефим пару секунд смотрит в ее ожидающие глаза, а потом неожиданно для самого себя говорит:

— Что делает человек, когда принимает гостей? Он убирает квартиру, тщательно вытирает пыль, подметает, наводит порядок, готовит угощение, по-праздничному одевается. И, встречая гостей, старается, чтобы они чувствовали себя как дома… Ведь так?

— Так, — автоматически откликается журналистка.

— А что сделали мы, когда к нам в гости пришли арконцы? Вывернули на них весь мусор, всю грязь, выворотили наружу все мерзкие, отвратительные подробности нашего человеческого бытия. Затеяли жуткую семейную склоку, скандал, который перерос в мордобой, начали прямо у них на глазах лупить кого в глаз, кого в ухо… сопровождая все это криками, нецензурной руганью… И одновременно начали клянчить у гостей подарки: вроде бы они нам должны и то, и се, и пятое, и десятое… А когда оказалось, что подарков нет, или что они не те, которых мы ожидали, просто вытолкали гостей из дома: убирайтесь, вы нам тут ни к чему, не мешайте нам жить в нашем сумасшедшем свинарнике…

— Какой ужас! — восклицает журналистка. — Ефим Петрович, вы в самом деле так думаете?

В эмоциях она слегка переигрывает, но по восторженно расширившимся зрачкам чувствуется, что — довольна. Интервью получается шокирующее, скандальное. Может быть, его даже возьмут на какой-нибудь федеральный канал.

Она говорит:

— Но ведь и гости, арконцы то есть, не принесли нам ничего, кроме несчастий. У вас, например, дом сожгли, я вам сочувствую… А сегодня ночью произошло нападение на обсерваторию… И вот только что мы получили сообщение «Инопресс»: террорист — пока неизвестно, кто — захватил группу немецких туристов на вершине Эйфелевой башни. Это в Париже, — зачем-то добавляет она. — Тоже требует, чтобы арконцы ушли…

— Не арконцы сожгли мой дом, — говорит Ефим. — И не арконцы воюют сейчас на десятках фронтов в Африке, Азии и Европе. И не арконцы, как крысы, мечутся сейчас в лагерях возле Станций, ощерив зубы и загаживая все на километры вокруг… — Он, прерывая съемку, поднимает обе ладони. — Минуточку!.. Подождите!.. Что?