Темные небеса

«Ад» — это наша рабочая терминология. Зону ожидания и отбора мигрантов мы называем «Чистилищем». Купол, соответственно, «Рай»: туда сочится жиденький ручеек избранных, то есть получивших визу на Терру, а снаружи, за ограждением действительно — ад: десятки тысяч людей, жаждущих счастья. Кривые горбы палаток, брезент, кое-как растянутый на шестах, такие же кривые, наспех сколоченные сортиры, площадки для полевых кухонь, клопиные гнезда приткнутых друг к другу машин, где тоже, скрючившись в три погибели, но живут. И — грязь, грязь, грязь, чавкающая под ногами, и дым, дым, дым от костров, на которых готовят еду, и — вонь, вонь, вонь, густым облаком вздымающаяся над стойбищем: если ветер поворачивает в нашу сторону, то хоть противогаз надевай, и гомон, нескончаемый гомон от взвинченных, раздраженных, отчаянных, полных злобы и ненависти голосов. Так — на два километра, практически до окраин Бельска, который тоже забит мигрантами по самое не могу. Неделю назад это стойбище пытались в очередной раз рассеять, приполз десяток фургонов, из них высыпался ОМОН в пугающей, монструозной экипировке, сомкнулись цепью щиты, заорал громкоговоритель, приказывающий разойтись, но куда там — все тут же было смято и поглощено серым водоворотом толпы. Пара фургонов до сих пор лежит на боку, теперь в них тоже живут…

В общем, я эти опасения разделяю. Если «Ад» вздуется, как кипящее молоко, и хлынет сюда, то не спасется никто.

Правда, сейчас у нас другие заботы. Полковник что-то хрипит в рацию — голосом, содранным за последние дни до раскаленного, звукового нутра. Поворачивает ко мне лицо, налитое кровью:

— Опять новость!.. Ввели, оказывается, для конвоев режим радиомолчания!.. Пока, значит, вплотную не подойдут… И что? Все равно два автобуса отсекли, застряли на подходе к мосту… А мне что прикажете делать? — Он полон ярости, он готов размолотить все вокруг себя в мусорную щепу. — Запроси Виллема: примут они внеочередной конвой?

Вот и для меня дело нашлось. Я связываюсь с Куполом по сотовому телефону. Проще было бы, разумеется, через экстрасенсорный канал, но наличие такого канала — мой персональный секрет. Я вовсе не собираюсь его выдавать. Виллем уже в курсе и отвечает, что этот конвой он принять готов. Сорвалась одна из азиатских отправок, есть полный импульс, канал переброски будет свободен еще полчаса.

— Уложитесь в полчаса?

— Уложимся, мать его так! — хрипит полковник Круглов. И снова в рацию: — Веди, Пендюков, веди!.. Прошу, умоляю, поторопись!..

Из казарм выбегают и сосредотачиваются солдаты. Первый и второй взводы, согласно диспозиции, по бокам от ворот, третий, прикрытый щитами, — прямо напротив них, это на случай прорыва.

Командует ими почему-то Костенко.

— А где Лымарь? — спрашиваю я.

Полковник по-волчьи вздергивает губу:

— Ушел Лымарь… Еще ночью ушел… И двух караульных — трах-тибидох! — с собой прихватил… Расстрелять его мало, трах-тибидох!..

Вот уж от кого я, честно признаюсь, не ожидал. Лымарь, лейтенант, из сверхсрочников, двадцать лет в армии, семейный, двое сыновей, дочь, все — тоже служат, спокойный, неторопливый, кажется, надежно прирос корнями к земле, и — вот тебе раз!

Действительно, трах-тибидох!

На кого ж тогда положиться можно?

На кого? На кого?

Разве что на самого коменданта Круглова. Да и то, видимо, до определенной степени. Прошлый комендант, например, Котляренков, женат, двое детей, ушел на Терру ровно через три дня после своего назначения. Странно, что Портал его пропустил. Военнослужащих старших офицерских званий арконцы, как правило, не приветствуют. Так что полковнику Круглову проскочить туда не удастся. К тому же, как мне иронически сообщил Ходаков, ему, то есть коменданту Круглову, обещано присвоить звание генерала сразу после окончания эвакуации. Морковку такую повесили. Хотя, конечно, это с какой стороны посмотреть.

Напряжение между тем нарастает.

— Что-то не видно твоих автобусов, — нейтральным тоном говорит Сара у меня за спиной.

— Сейчас подойдут, — таким же нейтральным тоном отвечает ей Ходаков.

— А сказал — у ворот, — замечает Сара.

— В целях дезориентации политического противника, — усмехается Ходаков.