Темные небеса

Это у них обычная пикировка. Сара официально находится здесь в качестве охранника-наблюдателя от ООН. Лейтенант Ходаков исполняет аналогичные обязанности со своей стороны. Одновременно Сара — офицер ЦРУ, чего она не скрывает, а Ходаков, хоть и носит обычную армейскую форму, но тоже не очень-то и скрывает, что в действительности он из ГРУ. В общем, заботятся обо мне изо всех сил. Еще бы, единственный человек на Земле, имеющий прямые контакты с арконцами. Интересно, кто из них в конце концов пристрелит меня, чтобы не отдать ценную пешку «политическому противнику»? Кстати, вчера ночью я поинтересовался у Сары: приходит ли она ко мне по желанию или по долгу службы? Что это у нее — чувство или конкретный приказ? И Сара, пожав плечами, ответила, что одно другому не противоречит. Охотно верю. Ее могли прикомандировать ко мне именно потому, что у нас сложились такие неформальные отношения. Другое дело — сложились ли они сами собой или Сара намеренно спровоцировала эту выгодную для служебного продвижения близость?

В конце концов не все ли равно.

Я вижу, что проблесковые маячки на автобусах вплотную приблизились к ограждению. Вокруг них по обыкновению нарастает истошный вой голосов.

Он просто ужасен.

Так могут выть в тоске голодные демоны.

Давит на перепонки ушей, вгрызается в мозг.

— Готовы? — кричит в рацию полковник Круглов. И машет караульному у ворот. — Открывай!..

Стальные створки медленно расползаются. Протискивается в просвет угловатая, как у ящера, морда бронетранспортера. Еще пара минут, и оба автобуса оказываются в Чистилище. За ними, отбиваясь от многорукой и многоногой толпы, уминая ее, как тесто, отступают бойцы ОМОНа. Створки ворот смыкаются. Массивные их листы подрагивают от ударов кулаков, палок, камней. Вой снаружи становится невыносимым. Сквозь него едва различается доклад капитана, командующего конвоем: «Перед самым мостом… Сволочи!.. Протаранили грузовиком… Принял решение отсечь хвостовые машины, иначе тормознули бы всех… Половина подразделения… Надо бы выручать»… И ответное взрыкивание полковника Круглова: «Кого я туда пошлю? Где взять людей?»…

Сами автобусы выглядят так, словно их выволокли с поля боя. Передние стекла выбиты, боковые под стать им — ощерились сколами неровных зубов. По всему корпусу разбросаны вмятины, а у переднего, справа — еще и шелушащиеся волдыри ожога, видимо от бутылки с горючей смесью. Соответственно выглядят и мигранты: перепуганные, тревожно оглядывающиеся по сторонам, полуобморочные, прижимающие к себе детей. Может быть, это и к лучшему. В таком состоянии они безропотно исполняют все распоряжения, отдаваемые полковником: «Оставить вещи! (Некоторые с чемоданчиками или сумками, а ведь много раз всем втолковывали: вещи с собой не брать.) Выстроиться в цепочку!.. Проходить по команде, когда будет разрешено!»…

Сержант отодвигает секцию, перегораживающую дорогу в Портал.

— По команде!.. По моему знаку… По одному!.. По одному!.. — гаркает он.

Полковник Круглов поворачивается ко мне:

— А через час у нас по графику — грузовой вертолет. Еще восемьдесят человек. Как полагаете, со стороны арконцев задержки не будет?

— Если по графику — вряд ли, — говорю я. — Импульс для каждой нуль-переброски накапливается независимо от других. Тут важно, чтобы был свободный канал…

— Ну, будем надеяться, — бурчит полковник. И вдруг резко дергается, одновременно хватаясь за кобуру. — Стой, Митин!.. Стой!.. Куда?.. Стой, приказываю! Буду стрелять!

Я вижу, что сержант, который отодвигал секцию, бросив автомат, как игрушку, огромными скачками несется к Порталу. Бежать ему всего метров двадцать, крик полковника лишь подстегивает его — он что есть силы отталкивается от земли и прыгает головой вперед, точно в воду. Отчаянный, невозможный прыжок длиной в полсекунды из смерти в жизнь. Мне почему-то вспоминается Андрон Лавенков, скребущий пальцами по песку. Однако Портал, обозначенный ярко-синей овальной рамкой, как раз в эту секунду внезапно переключается, меняет свой цвет, становится интенсивно-багровым, словно по обводам его хлынула кровь. Это означает, что данного мигранта арконцы не принимают. Тело ударяется в твердь защитного поля, его отбрасывает назад, сержант падает на спину и, видимо, потеряв сознание, судорожно, как умирающее животное, подергивает конечностями.

— Убрать!.. На гауптвахту его!.. — ревет полковник. — За старшего — Волинчук! Принимай команду!.. Волинчук, трах-тибидох! Слышал приказ?!

Двое бойцов подхватывают сержанта и довольно бережно, аккуратно тащат его к казармам. Сержант приходит в себя, мотает головой, кое-как перебирает ногами, пытаясь нащупать ими корку земли.

— Дурак, вот дурак!.. — бормочет полковник Круглов. Нажимает на кнопку рации и негромко, но так, что слышно по всей Зоне ожидания, говорит: — Еще раз напоминаю. Самовольное оставление службы квалифицируется как дезертирство. В условиях чрезвычайного положения наказывается вплоть до расстрела. Всем всё понятно?

Молчание.

— Неужели действительно расстреляют? — шепотом спрашиваю я.

Полковник Круглов отпускает кнопку вещания: