Темные небеса

Особое внимание, разумеется, уделялось самому сектору переговоров. Все две недели, прошедшие после посадки (и если бы не этот внезапный временной лаг, строительство не успели бы завершить), черный конус арконского модуля, первоначально едва высовывавшийся из песка, быстро рос и наконец превратился в гладкую сферу диаметром около девяноста метров и высотой около тридцати. Цвет его из зловеще черного стал серебристым, легким, будто отвердевший туман, а сам громадный бархан при этом исчез (физики говорили, что тут, наверное, работает «конвертер материи»). Так вот, по взаимному согласованию, метрах в пятидесяти от защитного поля, обозначенного яркой оранжевой полосой, был возведен шестигранный Павильон в виде ротонды: зеркальные, односторонние окна, кондиционеры, зал на семьдесят мест, начиненный аудио- и видеоаппаратурой. Чак Джабата (для меня к тому времени уже попросту Чак), профессиональный переговорщик, некоторое время работавший в ФБР (о чем меня тут же проинформировал Андрон Лавенков), объяснил, что это так называемый «показательный жест»: арконцы, видимо, изучили дипломатические протоколы Земли и таким образом демонстрируют нам равенство обеих сторон. Если бы они пригласили нас под Купол, к себе, то это выглядело бы как «побеждённые» являются к «победителю». Если же переговоры ведутся на земной территории — то есть, напротив, арконцы сами являются к нам, — то это означает, что они признают суверенитет Земли. Так что Павильон был возведен неспроста, и неспроста от Купола, точнее от границы защитного поля, была к нему пристроена округлая стеклянная галерея, по которой арконская делегация должна была каждый день проходить.

Ну что ж, может быть.

Профессионалам виднее.

Во всяком случае, в течение этих полутора полутора месяцев обстановка в Центре представляла собой настоящий строительный ад: все вокруг дико ревело, подрагивало, как при землетрясении, жутко бухало, взвизгивало, оглушительно грохотало, проползали тяжелые грузовики, вгрызались в оплывающие барханы бульдозеры, поворачивались монтажные краны, взмахивали зубчатыми пастями экскаваторы, то и дело приземлялись транспортные вертолеты, рычали бронетранспортеры, едущие неизвестно куда, трусцой пробегали туда же солдаты, на каждом свободном метре, будто термиты, копошились рабочие в желтых светоотражающих куртках. Нигде шагу нельзя было ступить, чтобы не споткнуться о доску, кабель, перегородку, трубу или о какой-нибудь загадочный растопыренный механизм.

Мы, теперь имеется в виду команда международных экспертов, провели в этом аду почти три недели. Размещать нас, пускай даже временно, в Эр-Рияде оказалось рискованно: там как раз в эти дни начались масштабные столкновения демонстрантов с полицией, выросли на улицах баррикады, то и дело вспыхивала беспорядочная стрельба, счет пострадавших шел на десятки, а по неофициальным данным на сотни гражданских лиц. Правительство объявило в стране чрезвычайное положение, но сбить репрессиями волну протестов не удалось. Напалеб же, ближайший к нам городок, для размещения нашей компании тоже совершенно не подходил: полсотни мелких строений, полузаброшенных, среди песков, никакого приемлемого жилья, никакой инфраструктуры. Неделю нам пришлось прожить в армейских палатках, каждая на шесть человек, воспоминания об этом, я думаю, сохранятся у меня на всю жизнь, и лишь в середине мая, когда уже навалилась жара, нас переселили в гостиничные корпуса, где еще полным ходом шли отделочные работы. Спать приходилось то под сверление, казалось, над самым ухом, то под упорное, с утра до утра, долбление стен, вдыхать то запах краски, то свежезамешанного бетона, то просто душную белесую пыль, висящую между стен.