Темные небеса

Сегодня, конечно, было полегче. И дождевые тучи тоже рассеялись, впитанные небесной голубизной. Зато накатывалась жара, в салоне маршрутки воздух густел, превращаясь в прелую, несъедобную массу. Ничего себе — октябрь наступил. Оба люка на крыше были приподняты, но это не помогало. Тем более что дядь Леша внезапно свернул куда-то налево и притормозил у поребрика. Лизетта прочла указатель на доме — Благодатная улица.

— Все сидят на местах. Никто не выходит, — сказал дядь Леша. — Что там в новостях ДПС?

— Режим ограниченного выезда, — глядя в экран айфона, прочитал Павлик.

Он отслеживал сообщения по интернету.

— Чинок, поменяй табличку…

Чинок тут же со своего кресла в кабине сорвался в салон, перегнулся сзади через Лизетту, которая от неожиданности вздрогнула, вытащил твердый картон, скобами прижатый к стеклу, и аккуратно втиснул на ее место другой.

На снятой табличке Лизетта успела прочесть: «Сенная площадь — весь Московский проспект — Пулковское шоссе — аэропорт Пулково».

Эту табличку он бросил куда-то назад.

Однако дядь Леша тут же укоризненно произнес:

— Чинок!.. Ну ты — что?

— Ага! Понял! — Чинок вновь подхватил ту же табличку, выскочил из маршрутки, нырнул в ближайшую подворотню. Секунд через двадцать шмыгнул обратно. — Я ее в мусорный бак поглубже засунул…

Дядь Леша обернулся с водительского сиденья:

— Значит так. Сейчас на Софийской будет дорожный блокпост. Учтите: вы все сели ко мне на станции метро «Бухарестская». Направляетесь в Колпино, как бы туда маршрутка идет. Наружу не выходить, не встревать, еще раз напоминаю: переговоры с полицией веду я сам… Всем все понятно?..

— У нас же визы, обязаны пропустить, — сказала Тетка.

Дядь Леша некоторое время молча смотрел на нее. Затем разжал губы:

— Я спрашиваю: всем все понятно?..

Тетка насупилась и отвернулась.

— Тогда — с богом, вперед…

Перед постом на Софийской улице тоже образовалась пробка. Но — небольшая, спокойная, преодолели ее за сорок минут. Полиция работала энергично: подавляющую часть машин тут же разворачивали обратно. Пропускали, как Лизетта заметила, лишь фургоны и грузовики, которые, видимо, были из области. Режим ограниченного въезда и выезда, объявленный три дня назад, неукоснительно соблюдался. Никакие протесты не помогали. Вчера по городу прошла десятитысячная демонстрация: от площади Восстания по Суворовскому проспекту до Смольного, где располагалась резиденция губернатора. Размахивали флагами всех цветов, несли транспаранты с требованием «выпустить народ из тюрьмы». Полиция колонну сопровождала, но движению не препятствовала. Губернатор, в свою очередь, выступая по радио, заявил, что порядок в городе будет поддерживаться всеми законными средствами. Нарушители, хулиганствующие элементы будут привлекаться к ответственности.

Блокпост, впрочем, миновали благополучно. Маршрутка встала метрах в пятидесяти от ярко-канареечного ограждения. Дядь Леша, не дожидаясь, пока приблизится полицейский, бодренько соскочил и двинул к нему навстречу. Они о чем-то неслышно переговорили, затем полицейский откатил боковую дверь и обшарил взглядом салон. Это был жутковатый момент. Лизетте казалось, что у них на лицах написано, куда и зачем они едут. Полицейский сразу же все поймет и распорядится непререкаемым тоном: «А ну поворачивайте отсюда!» Краем глаза она видела, как судорожно сглатывает вдруг побагровевшая Тетка, как у нее ходит по горлу бугристый, хрящеватый кадык, видела, как сидя выпрямляет спину Зиновий Васильевич, будто ему дали команду: «смирно!», как испуганно подносит ладонь ко рту Ираида Игнатьевна, и глаза у нее расширенные, пустые, словно она сейчас закричит. Но полицейский за последние дни взирал на такие лица сто тысяч раз, у него самого было равнодушно набыченное лицо — дернул выпирающим подбородком, захлопнул дверь. Они с дядь Лешей отошли назад, за маршрутку и опять о чем-то неслышно поговорили. А через минуту дядь Леша вернулся и с досадливым кряхтением уселся за руль:

— Все… Поехали…

Никто не отозвался. Салон по-прежнему стискивала душная тишина. И лишь когда маршрутка вынырнула с другой стороны кольцевой автодороги, Тетка, уже вернувшая щекам обычный, поросячий, розовый цвет, нервно спросила:

— Сколько ты ему дал?

— Сколько надо, столько и дал, — глядя на пустое шоссе, пробурчал дядь Леша.

И, видимо, дал немало, потому что кряхтение в голосе его еще ощущалось.

— Я к тому, что надо собрать доли со всех.

— Мать твою!.. Помолчи!

— А я говорю — надо собрать. Я вам тут что — Сбербанк?

Маршрутка вдруг стопорнула у перекрестка, хотя для них как раз загорелся зеленый свет, и дядь Леша, не оборачиваясь, тихо, но внятно сказал:

— Слушай, я тебя сейчас высажу и пойдешь домой. Пешком пойдешь, поняла? Покатишь свой чемодан. Вообще заруби на носу: у меня виза есть, а у тебя — нет.

Со своего места Лизетта видела, как Тетка вновь судорожно, будто готовясь дать крупнокалиберный залп, открыла рот, также судорожно, вроде бы даже стукнув зубами, закрыла его, опять открыла, опять закрыла и вдруг, надув обидой лицо, отвернулась к окну, словно ничего такого не слышала.