Темные празднества

Мое тело никогда от этого не содрогалось. Запах горящей древесины. Мое возбуждение, капелька соляного раствора у меня на коже, оставляющая на шее ряд красных отметин, как у ведьмы. Мое тело, покрытое синяками от их взглядов, переломанное от их прикосновений, ставшее падалью от их презрения. Мое тело, выброшенное и переделанное так, чтобы ломать кости, высасывать кровь и вытягивать признания. Мое тело, сбитое с ног ударом по голове.

Его громкая песня заполоняет собой все. Я беру себя в руки, словно столкнувшись с готовящимся ударить меня сжатым кулаком, но ритм вдруг стихает.

Сбитое с ног пламенем во тьме… Хорошенькой штучкой. Ведьмой Альтамией.

– Ну и вонь, – бормочу я, игнорируя обеспокоенное выражение лица Уилла. В то утро, когда приехала Альтамия, шел дождь, но грязь на ее одежде, за которую она поспешила мне тогда оправдаться, была засохшей. К тому же ее было чересчур много для однодневной поездки. На самом деле Альтамия пробыла в Роутоне гораздо дольше, просто не стала в этом признаваться. Достаточно долго, чтобы Клементс прокричал ее имя после смерти.

– Он упал с лошади, – сообщаю я. – Уолтер сказал, что он был пьян.

– Значит, несчастный случай, – соглашается Уилл, а затем смотрит на Клементса. – Никогда бы не подумал, что он погибнет из-за нелепой случайности. Я бы скорее представил себе, что он будет с кем-нибудь драться…

– Вы представляли, как будете ему мстить, – заканчиваю я фразу.

– Я слишком много натворил, чтобы заслужить подобное.

Мой вопрос о Ричарде Найте так и остался без ответа. Я не знаю, как снова подойти к этой теме. Мне никак не удается подобрать для этого подходящие слова. Мужчины, подобные Уиллу, на протяжении долгого времени служили объектами насмешек и непристойных шуток. Хотя мое молчание и унижает его еще больше, по его повороту головы я понимаю, что мне нельзя касаться этого вопроса.

Уилл заговаривает первым:

– После того, как злоупотребление магическими чарами его изуродовало, мой двоюродный брат решил вернуться в общество в образе Томаса Овербери. – Он вспоминает придворного, прославившегося тем, что вылепил из Карра, графа Сомерсета, человека, соответствовавшего обществу короля Якова. – Мы очень похожи, и мой кузен решил, что ежедневного напоминания о себе будет достаточно, чтобы вернуть его расположение. Он представил меня двору. Король – паук, а двор – его паутина. К счастью, я никогда не подходил достаточно близко, чтобы оказаться в центре этой ловушки. – Но были и другие, и его молчание подтверждает мои подозрения. – Мне не приходилось выбирать, пока я не встретил Ричарда… Я его не предавал, но не сделал ничего, чтобы его спасти, когда он попытался рассказать всем о домогательствах при дворе. – Он закрывает глаза. – Чтобы заставить его замолчать, его обвинили в колдовстве. Клементс со своим господином запытали его до смерти. – Он сглатывает слюну. – Я не стал за него заступаться, сделав выбор в пользу себя самого.

За закрытой дверью кто-то кашляет.

– Ступай, – говорит Уилл, снова взглянув на Клементса. – А я останусь тут и продолжу играть роль льстеца.

Я возвращаюсь обратно в поместье. В голове у меня гремит песня Клементса. Альтамия – не убийца, повторяю я себе, хотя и представляю, как, обхватив камень своими тонкими пальцами, она целится ему в затылок. Возможно, его песня была ложью. Но зачем петь именно о ней? Не в силах избавиться от подозрений, я возвращаюсь в поместье с твердым намерением разыскать Альтамию и выяснить у нее, зачем она солгала о своем визите. Войдя в здание, я слышу звуки позвякивающего стекла и приглушенный шепот. Они доносятся из гостиной на солнечной стороне дома.

Альтамия и Грейс сидят боком у камина. Я замечаю, что Альтамия сменила свои укороченные брюки на одно из белых платьев Грейс. Окутанный тенями, я не могу решиться заговорить с ней. Что бы она ни сделала, это ни на что не влияет. Я поступал и хуже и пошел бы и на большее, лишь бы ее защитить.

Я уже готов уйти, как вдруг меня заставляет остановиться яркое пятно цвета. Между женщинами лежит корзина, полная шелка, и они плетут из него нити. Альтамия и Грейс ловко справляются с этой работой, и пальцы их снуют среди узелков. Это зрелище меня захватывает, и я воображаю, как растянулся между ними, а внутренности мои превратились в ниточки, которые они используют для ритуалов.