Передняя дверь тоже оказалась настежь – тепло волнами покидало дом. Они прошли через оклеенную розовыми обоями прихожую (Бен не устоял и прикрыл за собой дверь с улицы, чтобы зря не расходовать энергию) и спустились на этаж Диондры. Она танцевала в своей гостиной, без штанов, в носках сочного розового цвета и свитере, в который можно было засунуть еще одного человека. Правда, сейчас все девчонки в школе носят рубашки, которые им велики. Это у них называется «рубашка моего парня» или «папин свитер». Диондра, конечно, носит то, что ей супервелико, да еще надевает вниз кучу другой одежды: длинную футболку, потом какой-нибудь жилет или майку. Как-то раз Бен предложил ей взять один из его больших черных свитеров, который она могла бы надеть как свитер своего парня (раз она его девушка), но она, наморщив носик, заявила: «Этот не подходит. К тому же в нем дырка». Как будто дырка в свитере или рубахе хуже собачьего дерьма по всему ковру. Может, Диондре известны какие-то особенные, не известные ему правила поведения, или она попросту им манипулирует – этого Бен точно определить не мог.
С зажженной сигаретой в руках, но на безопасном от новой одежды расстоянии, она скакала под музыку австралийской рок-группы «Эй-Си/Ди-Си», а за ней в камине плясало пламя. Она прикупила себе дюжину новых вещей – они валялись кругом в яркой огненной упаковке или уже висели на вешалке. А еще он увидел пару коробок с новой обувью и крохотные коробочки – это, он знал, драгоценности. Завидев его черные волосы, она расцвела в улыбке и подняла вверх оба больших пальца на руках: «Обалдеть!» – и ему тут же стало немного лучше; он перестал чувствовать себя круглым идиотом.
– Говорила же я, Бен, что тебе пойдет.
– Что ты там накупила, Дио? – спросил Трей, роясь в пакетах. Он прикурил от ее сигареты, которую она продолжала держать в руках, а она ведь без штанов. Она поймала взгляд Бена, задрала свитер, под которым оказались мужские семейные трусы (тоже, между прочим, не его).
– Ну ты чего, ду-у-у-рик!
Она подошла к нему, чтобы поцеловать. Смесь исходившего от нее запаха грейпфрутового лака для волос и сигарет ударила в нос, но подействовала на него успокаивающе. Он нежно ее приобнял – он теперь всегда так поступал, – но, когда почувствовал, что ее язык требовательно уперся в его, дернулся.
– Господи, да прекрати ты свои сантименты и телячьи нежности, давай сразу к делу! – зло бросила она. – Или я для тебя старовата?
– Тебе всего семнадцать, – засмеялся Бен.
– Если бы ты знал то, что знаю я! – Ее голос теперь звенел, она распалялась все больше.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что на твой вкус семнадцать не фонтан – тебе помоложе подавай.
Бен растерялся. Когда Диондра в таком настроении и что-то скрывает, у нее трудно узнать, в чем дело, потому что это обычно заканчивается бесконечными: «Нет-нет, ничего», или «Потом скажу», или «Не боись, сама разберусь». Она тряхнула головой, волосы упали на лицо – и продолжила танец, выхватив банку с пивом из-за коробки с обувью. Ее шею покрывали фиолетовые подтеки от засосов, которые он оставил там в воскресенье. Он впивался в кожу, как Дракула, а она требовала, чтобы он делал это еще и еще: «Сильнее, сильнее! А то не останется следов. Не сжимай губы, язык не нужен. Сильнее! Давай! – Неужели ты до сих пор не научился ставить засосы!» – и, с остервенением схватив его за волосы, рывком повернула его голову набок и принялась за шею, в бешеном ритме то захватывая плоть, то отпуская. «Вот так! – и заставила его посмотреть в зеркало. – А теперь сделай то же самое».
И вот теперь, как следы от пиявок, эти фиолетовые с коричневыми разводами пятна вызывают в нем чувство неловкости и смущения. Он вдруг заметил, что Трей тоже на них смотрит.
– Ой, миленький мой, ой, у тебя кровь, – наконец заметив его рану, запричитала, засюсюкала она, лизнула палец и начала вытирать кровь. – Тебя кто-то обидел?
– Наш малыш упал с велика, – заухмылялся Трей.
Бен ему этого не говорил и страшно разозлился на Трея за то, что тот его не просто подначивает, а фактически выдает то, что на самом деле случилось.
– Отцепись ты, блин!
– Ой-ой-ой, – захныкал Трей, поднимая обе руки вверх.
– Нас кто-то столкнул? Кто-то нас хотел обидеть? – продолжала хлопотать над ним Диондра.
– Ты Бену что-нибудь прикупила? А то он еще месяц будет ходить в этих отстойных рабочих штанах.
– А то!
Она улыбнулась во весь рот, тут же позабыв о его ране, забота о которой, как он надеялся, займет куда больше времени, метнулась к огромной красной сумке и выудила оттуда сначала черные кожаные штаны, толстые, как коровья шкура, потом полосатую футболку и черную джинсовую куртку, поблескивавшую металлическими заклепками.
– О-па! Кожаные штаны! Уж не вообразила ли ты, что кадришься с Дэвидом Роттом?