Темные тайны

– Тебе не надо было приезжать домой в этом году. Я не должен был тебе позволять. – Он откидывает голову назад и вливает в себя последние капли виски. – Но ты была мне ужасно нужна, Грейси. – Его голос надламывается, и мое сердце сжимается. – Господи, как же я в тебе нуждался! – От печали в его глазах мне становится больно. – Мне необходимо было быть с кем-то, кто любил Элору так же сильно, как я. Понимаешь? – Харт утирает рот тыльной стороной ладони. – Но тебе нечего тут делать. Здесь больше нет ничего хорошего.

Лицо Харта плавает перед моими глазами. Я стараюсь на нем сфокусироваться сквозь алкоголь и слезы, застилающие мне глаза. Он – единственный якорь, оставшийся у меня. И я позволяю себе протянуть руку и потрогать его красивые кудри.

– Тут есть ты, – говорю я, и, видимо, я не настолько пьяна, чтобы не смутиться, потому что добавляю: – И Лапочка, Ева, все остальные.

– Да, только не возвращайся ради меня. – Пошатываясь, Харт поднимается и изо всех сил швыряет пустую бутылку, она врезается в сваю дощатого настила позади меня и разлетается на множество осколков. – Потому что я закончу как неудачник и кусок дерьма, наркоман и грязный пьяница. Никчемный, гадкий и одинокий. – В его словах ощущается змеиная злоба. Тихое предостерегающее шипение змеи, которая позволила загнать себя в угол. – Пока кто-нибудь не пристрелит меня, как старую бешеную собаку.

– Харт, не надо!

– Точь-в-точь, как моей матери пришлось покончить с моим стариком.

Лодка качается, и я чувствую приступ тошноты. Нет, я не желаю ему подобной участи.

– Ты можешь уехать, – произношу я. – Выбраться отсюда и отправиться в какое-то другое место. – Харт качает головой.

– Это место – омут. И все мы в нем пленники. Никто никогда отсюда не выбирается. – Он смотрит на меня. – Ну, никто, кроме тебя. А мы, остальные, мы все тут застряли. Навсегда. – Один уголок его рта поднимается вверх. – Может, кроме Серы. Я могу вообразить ее в каком-нибудь колледже, изучающей французскую литературу и пьющей восьмидолларовый кофе в забегаловке, полной чванливых, напыщенных придурков.

Он пытается обратить это в шутку, но мне невыносимо слушать.

– Харт…

– Нет, – он опять меня обрывает. – Я никогда отсюда не выберусь. И мы оба это знаем. Мне некуда идти, в большом мире слишком многолюдно.

Слишком много в мире чувств. Вот что Харт хочет сказать. Ему сложно пережить боль. Он даже не мог ходить в школу в Кинтере, поэтому Бекки забрала его, чтобы обучать дома. Маленькое здание из бетонных блоков, заполненное бурными эмоциями, оказалось ему не по силам. Харт начал наносить себе увечья. Резать свои маленькие ручки осколками стекла, выдирать волосы, до крови прокусывать собственные губы.

Я заставляю себя встать. Лодка качается подо мной, и, чтобы не упасть, я кладу руку на грудь Харта, чувствую ритм его сердца.

Лодка опять покачнулась, и мы оба стоим в ней, стараясь обрести баланс друг в друге. У меня возникает ощущение, будто я не стояла на твердой земле целую вечность.

Тяжелая и сырая ночь давит. Харт внимательно смотрит на меня темными глазами, и внутри у меня все плавится, я ощущаю жар где-то в животе. Он усмехается и склоняет голову набок. Я заливаюсь краской в темноте и пытаюсь сделать шаг назад, но слишком поздно. Он берет меня за руку, мое сердце бешено колотится. Ошеломленное выражение его лица говорит мне, что он знает, что я чувствую, бесполезно пытаться скрыть это.

Харт просовывает палец в петлю на поясе моих шорт и притягивает к себе, другой рукой обнимает и по-змеиному проскальзывает под майку. Шершавые пальцы на моей голой коже. Я невольно охаю.

– Грейси. – Мое имя застывает у него во рту, тем временем как он наклоняется ко мне и слегка касается губами моих губ. Это похоже больше на случайность, порожденную теснотой. Как будто мы оба, споткнувшись, падаем друг на друга, и именно наши губы могут останавить падение, но затем Харт сильнее притягивает меня к себе, а я не сопротивляюсь.

На вкус он другой, чем в тринадцать лет, тогда это был вкус жвачки «Доктор Пеппер» и «Биг Ред». Теперь, когда ему семнадцать, – это вкус «Джек Дэниелс» и сигарет «Мальборо».

Я чувствую тело Харта, его мокрую одежду и горячую под ней кожу. Мы не торопимся, целуемся медленно, но совсем не нежно. Он прикусывает зубами мою кожу на шее, а потом целует ее. Щетина Харта царапает мою щеку, я втягиваю в рот его нижнюю губу и покусываю, а мои пальцы заплетаются в его густые кудри. Я слышу стон Харта, и сильная дрожь пробегает по нашим телам. Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня.

– Грей, – единственное, что он говорит, а потом мы снова бросаемся друг к другу.

Мы целуемся до тех пор, пока мои губы не опухают, а все, что я чувствую внутри себя, – это отчаянное желание, которое нарастает и грозит обрушиться лавиной. И это лучшее, что я испытывала за последнее время. Эти эмоции вышибают из меня чувство опустошения.

Я больше не думаю об Элоре и о загнанных глазах своей матери.

Я думаю лишь о том, чего так сильно хочу, чего хочет Харт. О том, что сейчас ощущается правильным.