Темные тропы

Сирус входит. Прижался к косяку, стоит – не дышит.

Кинжал Волчицы взлетает в воздух, лезвие раскаляется добела. Сталь не течёт только потому, что ей мною не велено было своевольничать, а велено было сжаться до плотности нити лампы накаливания, зажав тело клинка невидимым гнётом, зациклив температурные изменения внутри этого кокона, сжимающего клинок, пропускающего только световые волны от раскаленного металла. И этого света хватило, чтобы Сирус видел всю красоту Лапки в моих лапах.

– Ну, зачем эти сложности, девонька моя? – спрашиваю я. – Вот камень, пара минут – он твой. Ты уже поняла, кто я. Разве тебе помешает такой покровитель? Вот покрою тебя – буду покровителем.

– Я убью тебя! – шипит она.

– Я – Смерть, меня не убить! – откровенно смеюсь я, чуть разворачиваясь, так, чтобы Сирусу лучше был виден объект торга – на сгибе спины. – Почему каким-то щеглам давала, а мне – нет?

– Я не продажная! С ними – только при нём! – Шипит Волчица от боли – в попытке говорить её воля и терпение слабеет.

– Так вот он. Дай даром. А камень я выбросил. Подберёшь.

И вдруг она вся обмякла. И заревела.

И я её сразу же выпустил. Спектакль окончен. У меня даже никаких желаний не возникло, к ней – я имею в виду. Физиология у меня не позволяет, подправлена она у меня одним садистом. Я человек и мужчина только с одной женщиной, с женой, которую мне не суждено вести под венец.

– За что вы так все издеваетесь надо мной? – ревела Волчица, свернувшись в комочек на полу. – Я всего лишь хотела быть для него – всем! Потому что жила им, дышала им, жила его жизнью! А он! Сказал, что не верна! Да для меня не было и нет мужчин, кроме него! Сказал, что я – девка! Я не могла понять – почему, как?! Не могла! Он зачем так сделал?!

– Не стой столбом! – шепчу Сирусу. Он бросается к ней, поднимает, как большого котёнка, прижимает к груди.

– Я же не хочу других! Но как помутнение какое – покрывали меня, все кому не лень. Я как умерла! Раз ему я не нужна – зачем я? Зачем? Только злоба Красной и давала жить мне, напоминала мне, кем я была! Как я её ненавижу за это! Вспоминаешь, что со мной делали… они! Я всего лишь хочу быть с ним рядом! Если ему я не нужна как единственная, буду той, какую он примет! Лишь бы рядом! И хоть иногда – с ним! Ему же нравится – после кого-нибудь меня, униженную, грязную суку…

– Дура! – рычит Сирус.

– Сам дурак! – визжит она, вдруг поняв, на чьих руках лежит.

Начинает бить его. Злобно. Кулаками – прямо в глаза, в нос, в губы. А он терпит. Лишь шепелявит мгновенно разбитыми губами:

– Прости! Не хочу тебя делить с другими!

– Поздно! – вдруг она перестала бить его, стала вырываться из мощных рук юноши. – Поздно! Огонёк права – я грязная девка!

– Это моя боль и вина! Я забираю эту боль твою – себе! – отвечает он. – Прости меня! Я люблю тебя!

– Нет! Нет! Нет! Не надо! Я – грязная! Я не могу! Не смей! Я в бой пойду! С Оскалом! Насмерть!

– И я! С тобой! Начнём заново! В будущей жизни я буду искать тебя!

– А я – тебя! Ой, что с тобой? Кто так тебя? Милый мой! Любимый!

Так! Пора гасить «лампочку» и валить тихой сапой. Иначе я вместе с этими двумя полоумными свихнусь. И так у меня критический загиб сознания. Того и гляди – щёлкнут извилины, переломившись – рассмеюсь и побегу. Да так и буду до конца отведённого срока бегать и смеяться.

Глава 5

Фух! Хорошо тут. Оказалось – там душно.

Проклятье! Ещё двое.

– Своими придирками, – говорю я красноголовой высокой девочке, прежде чем она открыла рот и озадачила меня очередной мутной и запутанной душевной заботой, – ты не дала ей оскотиниться после того, как твой брат её морально растоптал.

Огнянка опускает глаза, наливается краской, манерно поклонившись, благодарит. Но не уходит. Эх, какая упрямая девочка!

– У меня уже самой сомнение в своей линии поведения, – говорит она, косясь на Волчонка. – Может, я зря отказываюсь от жизни?

– Может и зря, – пожимаю я плечами, – а может, и верно поступаешь – не мне судить, я не Чистильщик. Но «распечатываться» только для того, чтобы не быть «запечатанной», глупо, как по мне. Но и носиться с печатью сургучовой, как дурак с яйцом крашеным – ещё глупее. Ты жила разумно и неплохо – зачем что-то менять? Не вкусив этой жизни – легче.

– Не легче! – воскликнула она, но тут же смутилась.

– Слушай, – вздыхаю я, – это твоя жизнь. Если так тебе в такой своей шкуре тесно – скинь её. Главное – не оказаться без кожи под палящим светилом или под ливнем. Вот видишь – помощник стоит, тайком небось, мечтает помочь тебе в этом вопросе.

– И не тайком! – буркнул Волчонок.

– Это твоя жизнь, – продолжил я, не обратив внимания на слова Оскала, – никто за тебя не вправе решить. Помни только, что за всё придётся платить. За всё придётся рассчитаться. За ошибки, за слова, за действия и даже – за бездействие. Эти двое заплатили так, что дрожь берёт! До грани потери морального облика и гибели души. И ещё неизвестно, удастся ли собрать осколки её личности и души в единое целое. За всё – расплата. Помни это.

Опять огнеголовая приседает, чуть разведя платье. Отходит.