Темные тропы

Рванули так, что чуть ворота не вынесли! Мимолётом отмечаю: вот что значит знать Порубежья! – только что были все сонные, нечесаные, неопрятные, миг и крик – глаза горят, ноздри, как у быков – пышат, ощетинились сталью и магией!

Да я и сам поддался паранойе от этого крика – сиганул так, что перепрыгнул стену. Лишь потом вспомнил, понял, что Горан – просто ох… ох и сильно удивился, выразив полноту своего похудения в энергичном возгласе. Но в Мире – перманентная война, что не затихает всю жизнь этих людей. Они рождаются в перерыве между битвами, в них же и планируют завершить свой жизненный путь. Потому естественная реакция на любой неожиданный звук – боевая стойка.

Все выстроились полукругом перед внешней стеной дома, традиционно для Мира – не имеющей окон на улицу на первом этаже. Охают, охают, рассматривая фреску во всю стену.

Хищная женщина на стене, застывшая, казалось, лишь на мгновение в своём стремительном движении, увековечив в камне спресованность времени во время схватки, сверкала гневно глазами, хищно скалилась в боевом азарте, сжимала сразу два длинных кинжала боевыми захватами мастера ножевого боя. Её волосы от резкого разворота взметнулись, восхищая этим застывшим мгновением, крепкие ноги с полными бёдрами и крепкими икрами, видимые сквозь распущенный лезвиями, порванный подол, держали тело крепко, пружинно, готовые к смертельному броску. Сквозь прорези ткани выпячивались из прорех порезанного платья выпуклые полукружья крепкой и тяжёлой груди. А за спиной яростной воительницы сжалась над малышом девочка, укрывая младенца собственным телом. И каждому понятна хищная ярость матери, защищающей своё дитя с яростью дикой волчицы над логовом с детёнышами.

– Это – я? – взвизгнула Пламя.

А Лилия смотрит на стену сквозь пальцы мокрыми глазами, рыдая в собственные ладони.

– Мама, это так и было? – тихо спросила Огнянка. Но Лилия не смогла ответить – беззвучно рыдая, остекленевшим взглядом смотря на саму себя, увековеченную в камне накануне самого страшного момента в своей жизни – своего полного отчаяния. Отчаяния настолько беспросветного, что со всей силой всей своей души хотела только одного – собственной смерти. Когда с леденящим ужасом познала, что бывает что-то страшнее самого страшного – смерти. Когда хотела лишь умереть, желала смерти – с невыносимой силой.

И вот глаза её, в панике, ищут меня. Вижу, как она сдерживает себя, чтобы не броситься ко мне, не спрятаться под моей рукой, как под крылышком. Вон, аж трясёт всю.

– Это было много страшнее, – дрожащим голосом выдавливает она. – Тут я – красивая. А там я была – толстая, старая, беспомощная. Боги!!!

И всё же врезается в меня, вжимается в мои объятия, рыдая навзрыд.

– Всё, всё, девочка моя, – буробит УМник, неловко гладя волосы Лилии. – Всё закончилось. Мы – живы.

Вижу соляной столб Пада. Такой же подвижный и белый, как известняк. Белые даже губы. Видимо, в его застывших глазах – опять тот день.

– Я так боюсь, что это повторится! – ревёт Лилия.

– Не бойся! Посмотри, сколько у тебя защитников! Они развеют любую Тьму с твоего пути! – говорю я. Громко.

Не для себя я истощал собственную нервную систему в запредельной концентрации контроля штыка. Не для Лилии. Не для Пламени и Пада. Они уже получили прививку этой сыворотки. А для этих вот сынов и дочерей, которым и предстоит сражаться за Свет, Мир и Порядок!

– Они будут знать, что даже в момент самого беспросветного отчаяния нельзя опускать руки! – говорю я. – А надо атаковать врага, даже не имея ни малейшего шанса на победу, а тем более – на жизнь. Всё равно – сражаться! И тогда помощь – придёт!

Какую же я чушь несу! С пафосом, с вербальным воздействием голоса. Но – чушь же! Самому противно. Но так надо. Надо!

Противно использовать ребят, противно из детей лепить пулю, чтобы выстрелить ею во врага. Противно! Но – надо! Кто, если не мы? Кто, если не они? Боги? А им, богам, есть дело до муравьиной возни между белыми и чёрными насекомыми? Противно осознавать, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Противно. Но позволить ребятам просто сгинуть, даже без шансов укусить врага, сдохнуть – в беспросветном отчаянии – вообще недопустимо, неприемлемо! Лучше пусть завершат свой путь в бою, в боевом азарте, с улыбкой торжества на лице! В борьбе! За себя, за близких, за Мир! За свою душу!

И им совсем нет нужды ведать, что жизнь – требует жертв. Причём – лучших! Самые лучшие всегда бросали свои жизни на Алтарь Жизни. Только тогда есть Жизнь. А как не станет героев и подвижников, некому станет сражаться насмерть – со всепоглощающей силой энтропии хаоса, так не станет и жизни. Наступит покой. Покой кладбища.

– Жизнь – борьба! Только тот, кто в бою – живёт. Все остальные – уже мертвы, – вдруг слышу я собственные мысли, озвученные чужим голосом. Девичьим голосом. Огнянка опускает глаза, приседая, прячась за спину Волчонка от моего взгляда.