И ведь были еще истории, которые шепотом пересказывали друг другу при дворе: о том, как Каптал становился на ноги на улице, сколько он пролил крови, какие жестокости совершал по ходу дела. Рингил был склонен воспринимать это с толикой скепсиса – он слышал, по сути, те же самые жуткие байки про большинство головорезов из портовых трущоб Трелейна, с которыми общался во времена своей тщательным образом растраченной юности. Они по определению были мрачными и темными.
Но Гил был также склонен считать – опять же, на примере знакомых головорезов из Лиги, – что дыма без огня не бывает, и какая бы правда ни крылась за этими историями, Каптал был хитрой и злобной силой, с которой приходилось считаться. Иначе нельзя идти тем путем, который он выбрал, и достичь конца путешествия.
И каким сладостно-горьким должен быть этот конец… Столько усилий – и вот он, тупой и неряшливый уличный пес, оказался среди чистокровных изысканных придворных волкодавов, которые его тихо, но от всей души презирали за происхождение – если уж они Танда презирали за кровь с примесью грязи, то как должны были ненавидеть Каптала, в чьих жилах текла сплошная грязь! – и за то, что он непостижимым образом стал намного богаче и влиятельнее своих более благородных сверстников.
Двор может резко перевернуться вверх дном, Джирала стряхнут с трона – Капталу будет наплевать и растереть до той поры, пока он сам в безопасности.
Он, возможно, еще и порадуется, наблюдая, как породистые волкодавы воют где-то там, внизу.
Итак, кто же остался…
Другой младший отпрыск семьи Карш погиб в Виселичном Проломе. Рингил совсем не помнил парнишку, ни живым, ни мертвым, но, когда ему представили Андала Карша, изобразил, будто помнит – и гадал по ходу дела, подтолкнула ли его к этому необходимость выбить средства для экспедиции или застарелая боль, которую он увидел в глазах изможденного аристократа в унылом наряде. Карш выглядел аскетом и явно горевал о своих утратах, но, похоже, решил, что сын, погибший под командованием Гила, по крайней мере, пал смертью храбрых. И еще в этом человеке таился гнев на то, каким образом стечение обстоятельств и скупердяйство имперских оружейников искалечили его старшего сына.