Темные ущелья

Латкин пожимает плечами. Он снова с любовной осторожностью вырывает меч из земли и несет его Рингилу. Жало извивается, заостренный конец царапает и тычется в пустоту. Рингил сжимает кулаки. Рисгиллен видит это и улыбается. Она кивает на веревки, связывающие его грудь, и одна из них высвобождается из-под его руки, обвивается вокруг левого плеча и быстро спускается вниз, мимо локтя, обхватывая его обнаженное предплечье и запястье, обрастая лозами-потомками, каждая из которых выискивает палец и оттягивает костяшки одну за другой, выпрямляет всю ладонь и держит ее наготове, чтобы принять меч.

«Фирфирдар, если ты когда-нибудь была на моей гребаной стороне, сейчас бы самое время появиться и продемонстрировать этот факт».

– Темный двор не будет вмешиваться, – рассеянно говорит Латкин, как будто Гил произнес это вслух. – Им не позволено иметь столько власти. Никому не позволено с той поры, как мир был переписан, – даже тем, кто первыми написали текст. И твое владычество над икинри’ска тебе здесь не поможет. Талонрич держит эту силу под контролем.

Он дергает подбородком, указывая на беспокойную бурю на вершине холма, на тьму, которую сдерживают там.

– Здесь присутствует бо́льшая часть клана. Их объединенная воля противостоит твоей. Я не мой кузен Атальмайр – я не рискую понапрасну.

Рингил обнажает зубы.

– Ах да, твой кузен Атальмайр умер, визжа как свинья. Я разрубил его на части. Просто чтобы ты знал.

На бледном, как кость, лице Латкина подергивается мускул. Что-то темное и извращенное внутри Гила радуется от этого зрелища, как будто ему удалось вонзить острие кинжала в плоть призывателя бури.

Вред причинен.

«На что еще, кроме смертоубийства с применением остро заточенной стали, ты действительно годишься, Рингил Эскиат?»

«И в самом деле, на что еще?»

– Ну, ты-то не умрешь, – бесцветным голосом сообщает призыватель бури. – Во всяком случае, не в том смысле, в каком вы понимаете это слово. Но до конца жизни будешь в ловушке собственной плоти, глядя на мир глазами Кормориона Илусилина Мэйна. Я попрошу его, в качестве личного одолжения, разыскать твою семью и друзей, когда он возьмет мир штурмом, и обойтись с ними чрезвычайно особенным образом, чтобы ты мог наблюдать. Я полагаю, ты уже кое-что видел из методов, которыми мы наказываем непокорных.

Он поворачивается к Рисгиллен.

– Хочешь что-нибудь сказать?

– Просто сделай это.

Меч вкладывают в его раскрытую ладонь. Жало обвивается вокруг нее, крепко стягивает. Обхватывает обнаженное предплечье от начала до конца, и его прикосновение оказывается интимно теплым и странно скользким. Приподнимается и вонзается в плоть где-то выше запястья, проникает между сухожилием и мышцами. Рингил чувствует, как оно закапывается все глубже, обрастает колючками. Но боли на удивление мало. Он видит, как Рисгиллен улыбается и на прощание вздергивает подбородок.

А потом весь мир идет наперекосяк и рушится.

Глава шестьдесят первая

Долгобеги услышали ее крик и, кажется, замерли как один. Арчет увидела, как длинные гладкокожие головы наклоняются и поворачиваются в ее сторону. Клыкастые пасти распахнулись, оскалились. Она почувствовала, как глаза тварей остановились на ее бегущей фигуре, пока сокращала расстояние между ними.

«Не знаю, насколько они умны, – сказал ей однажды Драконья Погибель, – но копье-посох узнают по виду и стараются его избегать, если могут. Они знают, что лучше нападать на пешего, чем на всадника, и еще они умеют планировать такие нападения…»

Ни лошади, ни по-настоящему длинных клинков. Если повезет, она покажется им не более смертоносной, чем теплый кусок мяса на ножках.

Ближайший степной упырь пренебрежительно дернул башкой и вернулся к прежнему занятию – протопал сквозь группу вопящих имперцев. Похоже, двое мужчин уже лежали на земле, еще один с раздробленной ногой уползал прочь от схватки.

Это были ее люди.

Арчет рванулась в самую гущу сражения.