Темные ущелья

Вой вокруг него становится громче – или, может быть, просто сбитые с толку чувства Рингила теперь воспринимают его острее. Он озирается, заранее зная, что увидит, но все еще надеясь, что ошибается.

Клитрен дергается на столе и что-то бормочет. Гил оборачивается и наклоняется над ним, радуясь возможности на чем-то сосредоточиться. Он не уверен, насколько наемник в сознании. От перехода он сам чувствует себя как на утро после слишком большого количества дешевого рома и крина, а ведь он более или менее привык к таким перемещениям. Поди разбери, что ощущает Клитрен.

И все-таки…

Он вытаскивает свой кинжал из драконьего клыка, разрезает сине-серые кожаные кандалы. Это трудней, чем можно предположить, глядя на потрепанные, выцветшие крепления. Одной рукой он подхватывает Клитрена под мышку, поднимает, стаскивает со стола и бросает на болотистую землю. Недолго смотрит на него сверху вниз.

– Черная магия и прочий бред сивого ящера, верно? – Он сильно пинает наемника в ребра. Стоит над ним, дыша тяжелее, чем того требует приложенное усилие. – Почему бы тебе не осмотреться, Клитрен Хинерионский? Посмотрим, что ты тогда скажешь.

Еще один пинок. Клитрен со стоном приходит в себя. Переворачивается на заболоченном губчатом дерне, натыкается на то, что с первого взгляда кажется древним сгнившим причальным столбиком, забитым много веков назад, чтобы отметить край реки, давно высохшей или сменившей русло. Наемник моргает, трет глаза тыльной стороной ладони, потом хватается за столбик, ища опоры. С трудом поднимается на колени, смотрит, за что схватился…

Вскрикивает – отшатывается – снова падает на задницу.

– Нет, но, нет, нет, это, нет, нет… – слова сыплются из его уст, а он все смотрит на то, чего коснулся невзначай.

Это человеческая голова. И она живая.

– Они их забрали, Мири, они сияли словно звезды, я пытался, я пытался, но они их забрали, прошу, поверь мне, я не смог их остановить, прошу, прости меня, они сияли словно звезды, они их забрали…

Это голова старика: с редкой бороденкой, седыми усами, почти лысая; он бормочет и плачет, бесконечные слезы текут по грязным щекам, теряясь в глубоких морщинах, рассекающих изможденное лицо. Его шею разрубили на расстоянии в ширину ладони от подбородка, а потом каким-то образом прикрепили к пню, который идеально соответствует ее окружности. Если тусклые голубые глаза их и видят, он этого никак не показывает.

– …забрали их, прошу, я не смог, они сияли, сияли словно звезды…

Клитрен видел достаточно – он отползает прочь, не сводя глаз с головы, как можно дальше. Пока не натыкается на что-то еще позади себя, резко оборачивается, чтобы посмотреть, во что врезался, и снова кричит.

На этот раз перед ним молодая женщина, растрепанные длинные волосы наполовину скрывают ее лицо, ниспадая на горбатые, искривленные корни пня, к которому ее прикрепили. Она начинает шептать, как будто пробужденная неуклюжим тычком клитреновского плеча:

– …бросил меня, сказал, что придет, сказал, надо ему довериться, он за мной вернется, больно, как же больно, пожалуйста, не надо, я устала, он сказал, что придет, он поклялся, я поверила, я устала, где он, – ох, больно – больно, – он меня бросил, он…

Клитрен встает пошатываясь. Пятится, отрывает взгляд от лица лепечущей девушки, ищет спасения.

Он тратит время зря.

Отрубленные головы тянутся во все стороны, усеивая болото в бесконечной случайной последовательности, насколько глаз способен отличить их от пучков болотной травы. Их число насчитывает тысячи, может быть десятки тысяч, – и все они плачут, кто-то тихо, кто-то громко, кто-то кричит от боли, кто-то бормочет, но ни одной из них не ведом длительный покой…

Рингил почти видит момент, когда Клитрен понимает, что к чему, – понимает, что это за шепчущий стон долетает до него с ветром.

– Нет, этого не может быть, нет… – Он качает головой, бормочет себе под нос, явно не веря в собственные слова. – Нет, это неправда, нет, нет…