Какое-то время казалось, что Людовику стало лучше, но спустя три года после второго брака над неудачливым императором снова сгустились черные тучи. По неизвестной нам причине он неожиданно снова погрузился в пучину черной меланхолии и жестокого раскаяния. Он вдруг вспомнил, что не простил всех своих врагов, как подобает доброму христианину. И все, кому он когда-нибудь причинил вред, были срочно вызваны из ссылок. Братьев Валу и Адальгарда извлекли из монастырей. Сторонников Бернарда, брошенных в тюрьмы, выпустили и отправили по домам. Император так стремился искупить свою вину перед всеми, что совершенно неразумно доверил самым важным изгнанникам высокие посты. Он оставил Адельгарда при своем дворе, а Валу послал к своему сыну Лотарю на пост советника. Император совершенно позабыл, что не все могут прощать, как он. Этими назначениями он дал власть тем, кто не мог простить ему долгих лет страданий и вынужденного уединения.
Сделав все возможное, чтобы компенсировать своим жертвам незаслуженные страдания, Людовик сделал еще один неожиданный шаг. Он собрал большой совет в Аттиньи, что рядом с королевским городом Суассон, и продолжил каяться в грехах перед лицом присутствовавших. Выйдя перед ними без короны, одетым в рубище, он перечислил все ошибки, когда-либо им совершенные, и дурные дела, начиная от казни Бернарда Итальянского до мелких безобидных прегрешений, которые совершают все люди и тут же забывают. Он даже припомнил и перечислил с никому не нужной дотошностью преступления и ошибки своего великого отца, императора Карла. После этого он попросил епископов наложить на него такое наказание, какое они сочтут нужным. Воспользовавшись униженной покорностью суверена, прелаты предписали ему бичевание, посты и бдения, молитвы, раздачу милостыни и постройку церквей, и на все это он согласился. Потрясенные графы и придворные молча наблюдали, как монарх покорно обнажает спину для бичевания, после чего исполнил все, что велели ему священнослужители. Это были действия святого, а не императора.
Ничто не могло причинить Людовику больше вреда, чем этот взрыв нарочитого покаяния. Его подданные, конечно, удивились его христианскому смирению и, на основании его поведения, сделали вывод, что этого суверена можно больше не опасаться и не подчиняться ему. Франкская знать, помнившая высокомерного Карла Великого и любившая его, несмотря на крутой нрав, испытала скорее презрение, чем восхищение, глядя на императора, который заливался слезами и падал ниц из-за деяний, которые и грехами в тот век никто не считал. Люди считали, что Людовик ничуть не лучше, чем повредившийся рассудком монах, сам себя истязающий. И в будущем в отношении светских вассалов Людовика к своему императору всегда присутствовала нотка презрения. Требовалось совсем немного, чтобы превратить это чувство в неверность и предательство.
Год совета в Аттиньи был последним удачным годом для Людовика. После этого на всей территории государства появились предвестники зла. Испанские мавры, больше двадцати лет остававшиеся в покое, неожиданно вторглись в Септиманию. Даны прогнали своего короля Харальда, протеже Людовика и сторонника христианства, и начали разорять побережье Фризии. Но другие враги, более страшные, чем сарацины или даны, ожидали Людовика на пороге его дома. Его старший сын Лотарь, которого теперь опекал ничего не простивший Валу, начал проявлять своеволие и пренебрегать пожеланиями отца, направленными на общее благо империи. При дворе в Павии он вел себя как независимый король.
В 829 году начались роковые гражданские войны IX века. Карл, маленький сын Людовика и Юдифи, достиг семилетнего возраста, и отец с матерью должны были позаботиться о его будущем. Император, всегда думавший о своей кончине, был убежден, что жить ему осталось недолго, и всегда был полон страхов. Побуждаемый супругой, он решил сделать распоряжения относительно будущего мальчика — на случай своей смерти. Младшему сыну он выделил герцогство Алеманния и шведские и бургундские альпийские территории к югу от него.