Темные воды Тибра

Возившиеся с его гнойниками рабыни быстренько обирали и глотали мелких червей, добываемых из ран. Этих девиц прислал специально нумидийский царь Гиемпсал, который услыхал о недуге Суллы. Девушки происходили из дикого племени авзейцев и питались насекомыми, вплоть до вшей. Что широко было известно из Геродотовой книги.

– Ну, – спросил Сулла, глядя мутно-голубым взором на лекаря.

– Действие вряд ли мгновенным бывает в подобных…

– Ответь мне хотя бы, что за болезнь меня гложет, ученый?

Вилафрид испуганно пожал плечами.

– Мало известно случаев, подобных этому. В далекой древности такая хворь погубила Акаста, сына Пелия. А позднее поэта и певца Алкмана, весьма в Греции знаменитого. Страдал и умер от нее богослов Ферекид, пристала она и к Каллисфену Олинфскому после того, как он был брошен в темницу. С известным юристом Муцием та же напасть приключилась. Охотится она не только на людей великих и славных, например, раб Эвн, что взбунтовал Сицилию, будучи привезенным в Рим, от такой же болезни жестоко скончался.

– Ученость твоя велика, не спорю, я прошу дать мне ответ – есть ли способ от этой хвори излечиться? Какая сила наслала ее на меня? Если это временная слабость организма, то я найду правильное лекарство и силой выгоню ее вон из себя. Если же я ею наказан силами другими, высшими…

– Все дело, веришь ли ты в них? – робко спросил лекарь.

– Еще бы не верить, когда целыми днями тело мое горит, как в огне, и из него непрерывно лезут эти поганые черви. Мои друзья, только напившись до умопомрачения, в состоянии подойти ко мне, и веселят они меня так, что мне хочется выть. Моя любимая жена живет в другом крыле дворца, но ходит в ароматическом платке, наброшенном на лицо, потому что и туда доносится запах моего гниения. Только им раздолье. – Сулла указал пальцами на девушек, очищавших его гнойники. – Что, вся жизнь моя прошла лишь для того, чтобы на старости лет стать пищей для этих безмозглых авзейских тварей?!

– Но ведь после ванн у тебя наступает облегчение.

– Лучше бы не наступало, потому что возвращающийся зуд стократ бывает сильнее.

– Молись богам.

– Каким? Я всю жизнь смеялся над ними и грабил их кумирни, неужели они мне поверят! Впрочем, каждый день по сотне быков режут и без моего ведома на жертвенных столах по всей Кампании.

Сулла погладил по голове одну из девушек, крутившихся вокруг него на коленях.

– Я сгнил изнутри, я сгнил полностью, я уже почти превратился в ничто, но все равно для кого-то являюсь лакомством. Парадоксально устроен наш мир.

Лекарь только поклонился. Ему не хотелось, чтобы Сулла понял, что эта мысль не поражает особой философской глубиной образованного грека.

– Пойдемте, мои дорогие. Там, в тишине моей опочивальни, нам, видимо, будут дарованы несколько мгновений взаимного счастья.

Уже скрывшись с веранды, Сулла крикнул:

– Метробий, позови Росция и Сорика, пусть они тоже потрудятся, червяков во мне хватит на всех, – и весело захохотал.

Утром следующего дня все повторилось: освежающие бассейны, пьяные песни полупьяных кифаристок, унылые басни Росция. Между этими занятиями Сулла сидел в своем любимом кресле на веранде и, любуясь тем, как черноволосая девчонка обгладывает пальцы его левой ноги, диктовал двадцать вторую книгу своих «Воспоминаний».

– Послушай, Метробий, а ведь правда, такое впечатление, что меня уже нет.

– Я не понимаю, великий…

– Да ладно тебе. То, что меня не должно было быть, я давно уже понял и признал. Я жил поперек всех римских законов и установлений и сделал столько для укрепления Римского государства, что дух захватывает. Это ведь правда? Я плевал на славу римского оружия (в глубине души), а сумел закинуть римских орлов аж в горы Кавказа. Я презирал женщин и был любим ими, как никто.

Метробий, Росций, Сорик и еще несколько слуг тихо внимали, они прекрасно знали, что есть состояния, в которых опасно Сулле не только возражать, но даже соглашаться с ним.

– Но все это – сон. Стоит мне умереть, а это может случиться, судя по моему состоянию, то… – Тут он вскрикнул и пинком ноги отшвырнул пожирательницу червяков. – Что ты делаешь, ты слишком увлеклась, животное! Она добралась до самой кости. Ты берешь на себя функцию смерти. Тебя извиняет то, что ты об этом не подозреваешь. Но все равно, удушите ее, очень сильно болит палец, очень. В нем, оказывается, было еще столько жизни! А эта дикарка… Так на чем мы остановились? На том, что будет после того, как я умру. Хотелось бы подсмотреть, кто и как кинется делить мою славу и мое имущество. Мне кажется, лучше всех будет вести себя Помпей, хотя я и обошел его в завещании. Впрочем, что это был бы за подвиг, быть благородным по отношению к моему трупу, если бы за это было заплачено? Хуже всех поведет себя – кто бы вы думали?.. – Сулла обвел присутствующих взглядом. – Лепид. Конечно, Лепид. Я всегда его раздражал. Он меня ненавидел и поэтому угодничал. Не удивлюсь, если он потребует признать меня государственным преступником и лишить положенного по чину погребения. Вот попомните мои слова.